Отряд из шести человек покинул посольство, чтобы сопровождать Пауэрскорта в Царское Село. В состав отряда вошли: Джонни Фитцджеральд, Михаил Шапоров, в качестве переводчика, кучер, сержант Королевского шотландского полка и телеграфист Рикки Краббе, которому до того хотелось посмотреть царский дворец, что даже у посла не хватило духу ему отказать. Перед тем как отправиться в путь, Пауэрскорт коротко переговорил с де Шассироном.

— Правила поведения? — переспросил тот, рассеянно поигрывая моноклем. — Да примерно те же, которым следуешь, когда идешь к директору школы. Нет, простите, Пауэрскорт, аналогия неудачная. Ну, в общем, те же правила, как когда идешь к королю. В самом деле, рукопожатие, поклон, не прерывать его, какую бы чушь он ни нес: все монархи со времен Людовика XVI считают, что они умнее, чем это есть на самом деле. Если вам повезет, там не будет ливрейного лакея во время разговора, хотя подслушивать под дверью будут наверняка. По опыту знаю, все лакеи очень гневаются, если думают, что хозяин делает что-то у них за спиной.

— И как мне с ним разговаривать, де Шассирон? Как с чиновником Форин-офиса? Адъютантом полковника? Управляющим скромным провинциальным банком?

— Не первое и не второе, Пауэрскорт. Пожалуй, третье. Знаете что, давайте так. Попробуйте видеть в нем такого не слишком далекого капитана школьной крикетной команды, парня, который с трудом считает, из всей истории помнит всего две даты, не силен в языках, но очень популярен среди школьников и отлично владеет битой. Вы таких наверняка в жизни встречали.

По дороге в Царское Село Михаил просвещал его насчет последних стачек и забастовок, которые постепенно душили страну. Джонни смотрел в окно, словно надеялся рассмотреть в окружающей темноте русских птиц, ему неизвестных, баснословных размеров и неправдоподобной окраски, которые стаями кружились над экипажем. Рикки Краббе, заметил Пауэрскорт, отбивал пальцами ритм, словно пальцы его лежали не на окошке кареты, а на телеграфном ключе. Кто знает, может, он делает это даже во сне. Сержант-шотландец, кстати, сразу и уснул.

Александровский дворец, как известно, состоит из центрального корпуса и двух крыльев. Парадные апартаменты и приемные залы — в центре, личные покои царской семьи расположены в одном крыле, министры двора и прислуга обитают в другом. Окинув все это взглядом, Рикки Краббе решил остаться, составить компанию кучеру. «Я потом внутрь загляну, попозже», — сказал он. Его слегка подавляло и величие дворцового ансамбля, и отряды конных гвардейцев, галопирующие вокруг дворцовой ограды, и караульные у парковых ворот, проверяющие всех въезжающих и входящих, — они остановили и их экипаж, внимательно вглядывались в лицо каждого, прежде чем занести имя в журнал, — и часовые в длинных шинелях, как горшки с цветами, регулярно расставленные вдоль въездной аллеи.

Пауэрскорта и двух его спутников провел к дверям царского кабинета придворный чин в золотых аксельбантах и шляпе с плюмажем. Они проследовали через ряд приемных, затем — через парадную гостиную императрицы, потом по длинному коридору, ведущему в личные покои. Коридор уткнулся в комнату, где адъютант государя, указав, что Михаилу и Джонни следует остаться здесь, пустился обсуждать с Шапоровым сравнительные достоинства столичных ресторанов. Пауэрскорт же не мог не думать о заледенелом Невском проспекте, где нашли мертвое тело его соотечественника. У дверей в кабинет царя стоял экзотически наряженный эфиоп. Он распахнул створки, чин в аксельбантах откашлялся и на отличном английском провозгласил:

— Ваше императорское Величество! Лорд Фрэнсис Пауэрскорт из Министерства иностранных дел Великобритании!

Первым, что бросилось Пауэрскорту в глаза в Николае Втором, самодержце всея Руси, было то, что для настоящего самодержца тому недоставало росту. В нем было, прикинул англичанин, пожалуй, не более пяти футов семи дюймов. А ведь отец-то был по виду могучий медведь, гнул в дугу кочерги и показывал прочие силовые фокусы, которые так нравятся детям. Вторым было удивительное сходство царя с его кузеном Джорджем, принцем Уэльским, сыном английского короля Эдуарда и королевы Александры. Та же аккуратно подстриженная бородка, той же формы голова, та же прическа, седеющие виски. Лицо у царя было утомленное, с беспокойной морщиной, перерезающей лоб, что неудивительно, когда правишь огромной империей, а империя эта в состоянии хаоса, и к тому же сын и наследник болен гемофилией и, может, в этот самый момент истекает кровью в своей кровати.

Царь был в крестьянской косоворотке, коричневых брюках-галифе и мягких сафьяновых сапожках. Стоя перед письменным столом, он указал Пауэрскорту на кресло. Кабинет оказался невелик, в одно окно, и меблирован простыми кожаными стульями, диваном, покрытым персидским ковром, книжными полками по стенам, столом, заваленным картами, и низким книжным шкафом, плотно заставленным семейными фотографиями и безделушками.

— Добро пожаловать в Царское Село, лорд Пауэрскорт, — с прекрасным оксфордским произношением произнес царь. — Чем я могу быть полезен вам и вашему правительству?

— Я не на государственной службе, Ваше Величество. Я — частное лицо, детектив, которого британский Форин-офис подрядил расследовать обстоятельства гибели мистера Мартина. Мистер Мартин, Ваше Величество, состоял в штате Форин-офиса. Он имел честь видеться с вами здесь в конце прошлого года. Потом его убили.

— Мне сообщили эту печальную новость, лорд Пауэрскорт. Так вы говорите, детектив? И какими же делами вы занимаетесь?

Пауэрскорту показалось, что царь произнес это с оттенком неодобрения. Может, он думает, что детективы прочесывают архивы его министерств, охотясь за уликами служебных злоупотреблений, или, хуже того, выискивает свидетельства промахов его армии, или, еще отвратительнее, рыскают по дворцовым коридорам, чтобы потом растрезвонить имперским подданным, что их будущий властитель, царевич Алексей, истекает кровью, не достигнув и года?

— Я не единственный представитель этой профессии, Ваше Величество. В настоящий момент нас в Лондоне несколько. Я действую только тогда, когда меня об этом просят. Как правило, просят расследовать убийства.

Царь, кажется, облегченно вздохнул, услышав, что Пауэрскорт работает по поручению Лондона, а не Москвы или Петербурга.

— Так вы думаете, мистера Мартина убили, лорд Пауэрскорт?

— Совершенно в этом уверен, Ваше Величество.

— И вы полагаете, я знаю, кто это сделал?

— Нет, так я не думаю, Ваше Величество, — сказал Пауэрскорт, спрашивая себя, может ли так быть, что царь знает, но не скажет, — но нахожу, что было бы крайне полезно знать, о чем именно Ваше Величество беседовали с мистером Мартином.

— Боюсь, в этом отношении я вам помочь не смогу. Вопрос был сугубо конфиденциальный.

До того конфиденциальный, что человека убили, с горечью подумал Пауэрскорт. Наверно, «конфиденциальный» в Царском Селе значит «смертельный»!

— Я вполне отдаю себе в этом отчет, Ваше Величество, — сказал он вслух, косясь на фотографию трех очень счастливых девочек, солнечным днем прильнувших к отцу на палубе яхты, — но должен поставить вас в известность — по возвращении в Лондон я собираюсь доложить моему правительству относительно вашей беседы с мистером Мартином.