Шмит, подчеркивая, что «роль Финансово-Контрольного комитета сводится к тому, что он принимает на себя нравственную ответственность перед Главнокомандующим за все принимаемые (так!) им ассигнования», дал понять, что военные не предоставляют Фи-ко-ко всех необходимых сведений для составления смет. Он отметил, что «в некоторых воинских частях образуются свободные суммы, остатки, экономии так называемых хозяйственных сумм, которые недопустимы при современном состоянии Армии и должны подлежать возвращению в казну Главного Командования». Ему резко возражал Кутепов, заявляя, что «никаких экономий хозяйственных сумм в частях нет и при настоящем положении Армии их и не может быть». Кутепову вторил генерал И. Г. Барбович, признавая в то же время, что «в распоряжении штабов отдельных частей имеются большие средства, но это не есть результат экономии несуществующих хозяйственных сумм, а просто еще неизрасходованные деньги по ранее утвержденным ассигнованиям… Остатки могут быть определены только весной, когда пройдут трудные зимние месяцы. Возможность оставлять у себя раз ассигнованные деньги приучает части к большей экономии. Этот стимул немедленно исчезнет, — рассуждал как завзятый экономист кавалерийский генерал, — если только деньги будут подлежать возвращению»[324].

Соединенное заседание не приняло каких-либо решений, принципиально меняющих систему или размеры ассигнований, ограничившись частностями. Ясно было одно — денег для содержания Русской армии в прежнем составе недостаточно, необходимы режим жесткой экономии и сокращения.

* * *

Недовольство военных механизмом распределения средств нашло отражение в воспоминаниях Шатилова. По его словам,

Вырученные от продажи просроченных закладов Ссудной казны средства начали расходоваться с 1 октября 1922 года; они иссякли к концу 1924-го[326] (не считая фонда в 10 800 ф. ст., зарезервированного для расчетов с владельцами закладов). Повторим еще раз, что Отчет Фи-ко-ко дает достаточно точное представление о том, как и на что тратились деньги. 100 тыс. ф. ст., оставшиеся в распоряжении Врангеля, были обменены на 37 млн 500 тыс. динаров. За вычетом 371 тыс. динаров, потраченных на операционные расходы по продаже, осталось 37 млн 129 тыс. динаров, которые были израсходованы на следующие цели:

Таким образом, большая часть «серебряных» денег пошла на содержание армии и на перевод ее на гражданское положение, а также на содержание военно-учебных заведений. Все же не менее 40 % вырученной суммы было потрачено на гуманитарные нужды. Военные были бы не прочь распорядиться всеми деньгами, однако давление общественного мнения было, по-видимому, чересчур сильным, а скандал, разыгравшийся вокруг продажи просроченных закладов Ссудной казны, — чересчур громким. Поэтому пришлось уступить политикам.

Несмотря на то что Врангелю было известно недовольство Кутепова, Кусонского и других высших офицеров армии распоряжениями Финансово-контрольной комиссии, он не желал вмешиваться в ее действия. «Продажа ссудной казны производилась при моральной поддержке общественных организаций», и Главнокомандующий «считал необходимым предоставить им полную свободу ассигнований», объяснял его необычную лояльность к «гражданским» Шатилов[328].

Вопрос о целесообразности и правомерности продажи чужой собственности разрешило время. Оно показало, что возвращение закладов их законным владельцам в любом случае было бы невозможным. Советская власть продержалась гораздо дольше, чем это могли предположить самые черные пессимисты, и во всяком случае дольше биологического существования владельцев серебра, оставшихся в Советской России. С другой стороны, замарав чистоту своих одежд, Врангель и его соратники лишь продлили агонию «Белого дела», Русская армия в изгнании со своим Главным командованием, штабами, генералами, сохранением субординации и т. д. все больше напоминала «потешное» войско, а ее руководители — мальчишек, упорно не желающих понимать, что их игру в солдатики всерьез воспринимают лишь они сами.