— «Не доставайся же ты никому…» — пробормотал Грач.

— Недослышал. Это про что вы?

— Ничего. Так, в сторону, — ответил Грач. — Занятная у вас идейка. Надо будет проверить.

— Проверяйте. По вашей части.

Грач кивнул.

— А вы, Иван Дормидонтович, я слышал, из староверов?

— Да.

— Извините за пытливость — а вера-то не возбраняет служить в таком месте?

— В каком — таком?

— Да вот в этом самом. Не слишком богоугодном.

Иван Дормидонтович сумрачно посмотрел на чиновника.

— Душу можно и в монастыре погубить. А можно и в вертепе спастись. Господь все видит. Извините, сударь, пора мне. Дела.

Грач привстал со стула.

— Конечно. А я у вас еще посижу, если позволите. Хочется с лекарем вашим потолковать. Вы уж ко мне его пришлите, не сочтите за труд.

— Пришлю, — сказал Иван Дормидонтович сухо, поднялся и вышел. И дверь за собой притворил — со стуком.

От такой неучтивости Грач вздохнул, скрестил на груди руки и принялся поджидать доктора Титова.

* * *

Беседа складывалась интереснейшая. Вердарский не открывал рта и даже шевельнуться боялся.

После того как Грач покинул кабинет (кстати, любопытно — что это ему велено разузнать?), Мирон Михайлович поинтересовался порядками, принятыми у мадам Дорис.

Хозяйка отвечала непринужденно и вместе с тем обстоятельно. Слушать было одно удовольствие. Из ее слов Вердарский узнал много чего любопытного. А если начистоту — так почти все, рассказанное хозяйкой, было для него одной волнующей новостью.

Не прерывая беседы, мадам нажала какую-то мягкую пупочку на крышке стола, и тотчас в кабинет заглянула незнакомая личность в малиновой рубахе и с усиками. Дорис подала знак, личность исчезла — чтобы явиться вновь через пять минут, неся, на серебряном подносе шампанское, конфеты и фрукты.

— Угощайтесь, господа.

Она улыбнулась, глядя, как гости пригубили из бокалов. А сама пить не стала — извлекла из шкатулки тонкий мундштук и закурила длинную дамскую папиросу.

Нет, решительно, эта новая служба — лучшее, о чем только можно мечтать!

Под влиянием вина и незнакомой, интригующей обстановки Вердарский расслабился и даже несколько отвлекся. Опомнился он от взгляда начальника — весьма выразительного. Шевельнулся на стуле, выпрямился.

А хозяйка меж тем говорила:

— …так что, любезный Мирон Михайлович, у меня от вас нету секретов. А ежели с кем из моих людей переговорить желаете — то все к вашим услугам.

— Пожалуй, желаю, — ответил Мирон Михайлович.

Ого! Так они и с девицами познакомятся? Тут Вердарский едва не захлопал в ладоши, прямо-таки не веря своему счастью.

В этот момент снова раскрылась дверь — чему Вердарский очень обрадовался, потому что свой бокал он уже допил. Но на пороге появился не подавальщик с шампанским, а чиновник для поручений Грач. Подсел к полковнику и принялся что-то быстро шептать ему на ухо.

Вердарский внутренне поморщился. Секретничать при посторонних? Фи! Поглядел искоса на мадам — что она?

Но та улыбалась как ни в чем не бывало.

— Вот что, — сказал Карвасаров, поворачиваясь к Вердарскому. — Я вас попрошу съездить по одному делу. Вот он (кивок на Грача) все объяснит.

Здесь недавний чиновник стола приключений чуть не расплакался. Как же так? Почему он?

Но делать нечего — поднялся и со скорбным лицом последовал за Грачом, которого за эту минуту вознетерпел всей душою. И надо ж было ему заявиться в самый неподходящий момент!

— Ты вот что, — сказал Грач, когда вышли за дверь. — Возьми пролетку да скатайся-ка в Модяговку.

— Так мы ж в ней!

Грач присвистнул.

— Да ты, брат, похоже, далее Железнодорожного собрания и носу не казал. Я тебе про ихнюю деревню толкую.

— Мне ехать в китайскую деревню?

— Тебе, кому ж еще, — Грач хмыкнул. — Да это недолго. Я объясню, что там делать. Глянешь — и назад. За час обернешься. И вот что: городового возьми, одному лучше туда не соваться.

Он вдруг подмигнул Вердарскому.

— Не тужи! У мадам воспитанниц много. Успеешь.

И засмеялся бесстыдно, этакий прохиндей.

* * *

Фанзы в деревне казались картонными. Не дома, а недоразумение. Полы из неструганых досок, стены — пальцем проткнуть. А крыши из рисовой соломы.

И грязь вокруг непролазная.

Пока ехали, принялся дождь накрапывать. И сделалось у Вердарского на душе — хуже некуда.

Смотрел он по сторонам. Размышлял:

«Что за дикость? Ведь есть мировой прогресс! Электричество, паровые машины… Вот граф Цеппелин свои летательные аппараты строит. Может быть, даже междупланетные сношения скоро возникнут. Или взять фотографию — говорят, уж цветные карточки научились делать, где-то в Соединенных Американских Штатах… А здесь? Ни-че-го. Тысячи лет в нищете и забвении, и еще столько же проживут. И не надобно им никакого прогресса, словно и нету его на свете…»

Наконец, прибыли.

Грач оказался прав — без городового стражника Вердарскому и впрямь бы пришлось худо. Тот как раз выбрался из пролетки и, меся сапогами желтую глину, отправился на рекогносцировку. Посоветовав перед тем «их благородию» пока с места не трогаться. Вердарский остался сидеть — в компании казенного кучера. Который сидел молча, повесив руки между колен. Похоже, попросту спал.

Лошадь переступала копытами, фыркала, поводила мокрыми боками — от них поднимался пар.

Вердарский скучал, смотрел на тощих оборванных китайчат, обступивших его экипаж — на почтительном расстоянии. Тут произошло одно маленькое происшествие: на дорогу из-за ближайшей фанзы вывернулся какой-то малорослый китаец, по виду — вообще ребенок. Лишь только он поравнялся с пролеткой, остальные китайчата подняли жуткий гвалт. Чирикали что-то на своем невозможном наречии, показывая пальцами на коротышку, а один даже швырнул в него комком грязи.

Тот стремительно развернулся, готовый кинуться на обидчика, и в этот момент другой мальчишка вцепился в него сзади. Коротышка рванулся, ветхая ткань курточки лопнула и открыла его торс.

Вердарский даже вздрогнул от неожиданности: перед ним был никакой не ребенок, а маленький старичок. Однако вида чудного — морщинистое тело сплошь покрывали цветные узоры. Увидев свою наготу, необычный старец подхватил упавшие лохмотья и припустил прочь. Надо сказать, весьма проворно, учитывая его возраст. Китайчата погнались было за ним, да скоро отстали.

Наконец вернулся городовой. Сказал: так и так, ваше благородие, нашел я их домишко. Только нет там никого. Если угодно, можете сами взглянуть. Единственно, пешком вам придется. А на коляске не проехать — узко.