— Вы кто? — спросил Карвасаров.

Доктор смешался.

— Титов… Иван Алексеевич…

— Я спрашиваю — что вы здесь делаете?

— Практикую… некоторым образом…

— Понятно, — Карвасаров повернулся к управляющему и приказал: — Ведите мадам немедля.

Тут дальняя дверь распахнулась, и в зал вошла статная дама в обдуманно простом платье. На вид — около сорока. Она была весьма миловидна.

«А в молодости, — рассудил Вердарский, — несомненно, чудо как хороша».

— Доброе утро, господа, — сказала Дорис, подходя и приветливо улыбаясь. — Мирон Михайлович! Вы меня застигли врасплох. Отчего не телефонировали?

— Пустое. Завернули к вам по дороге. Да только, вижу, не ко времени. Случилось что?

— Да, — ответила Дорис, бросив на полковника быстрый взгляд из-под густых ресниц. — Уж куда как случилось. Сама собиралась вам сообщить. Пойдемте.

Она повернулась и направилась к выходу.

— Пока что здесь подождите, — сказал Карвасаров квартальному. Глянул на помощников: — А вы, господа, со мною.

Надзиратель с городовыми, доктор Титов и звероподобный Егорка остались в зале. Остальные направились к дверям, в которых скрылась мадам.

— А что этот доктор здесь делает? — шепотом спросил Вердарский.

— Как что? Понятно, девок гулящих пользует.

Вердарский смутился.

— Как же так? Ведь он мужчина… У него могут быть здоровые побуждения…

Грач ухмыльнулся.

— Ошибаетесь. Я наслышан о нем. Он хоть внешне мужчина, но специализируется по другой части. Для девиц безопасен, у мадам с этим строго.

Прошли длинным коридором. В конце виднелась приоткрытая дверь.

В кабинете мадам стояли четыре глубоких кресла, обитые красным бархатом, бюро из ореха и дубовый стол. Ставни были открыты, но в воздухе плавал густой запах теплого воска.

Пока усаживались, Вердарский будто ненароком коснулся одной из свечей — она оказалась мягкой, оплывшей.

«Только что погасили, — подумал он, гордясь своей наблюдательностью. — И ставни недавно открыли. С чего так?»

Все сели. Управляющему места не хватило. Впрочем, в кабинете мадам он в любом случае не рискнул бы усесться.

— Мирон Михайлович, вы, кажется, говорили, разговор будет приватным? — спросила Дорис.

— Они не посторонние, — сказал Карвасаров.

— Ну, в таком случае Иван Дормидонтович пускай тоже побудет.

В известном смысле то была дерзость, но начальник сыскной полиции сию дерзость спустил.

— Нуте-с, драгоценная Дарья Михайловна, — сказал он, — что у вас стряслось?

— Прямо скажу: беда, — ответила мадам.

(«Вот оно что! — подумал Вердарский. — Дарья Михайловна, стало быть. А Дорис — нечто вроде театрального псевдонима».)

— Беда, — повторила хозяйка заведения. — Девушка у меня умерла. И официант вместе с нею. По всему — отравили.

Вердарский едва сдержал восклицание. Глянул на своих коллег.

Полковник Карвасаров сощурился, как кот, и пальцем усы распушил. А чиновник особых поручений Грач никакого чувства не проявил. Только носом шмыгнул и на дверь покосился. Удивительный человек.

— Стало быть, двое покойников в доме?

— Стало быть, так.

— Когда ж это случилось?

— Вчера днем. Я как раз собиралась обедать, как доложили.

— А отчего в полицию заявления не дали?

— Занедужила я, как такую новость узнала. Только теперь в чувство пришла.

(Здесь Вердарский мысленно вскинулся — это уж ни в какие ворота! Но тут же сообразил: хозяйка побоялась вчера заявить. Оттого побоялась, что огласка бы вышла. Полиция, документы, списки… Гостям разве понравится? То-то.)

Карвасаров хмыкнул:

— Но у вас ведь и управляющий имеется?

— Имеется. Да власти-то у него нет — с полицией без меня общаться, — ответила мадам Дорис. Говорила она спокойно и даже с легкой улыбкой.

— Кто доложил? — спросил Мирон Михайлович.

— А вот управляющий и доложил, Иван Дормидонтович. Да вы его сами спросите, он лучше моего помнит.

— Непременно спрошу. Только после. А пока что пускай он за дверью побудет. Или еще лучше — в зале. Там квартальному моему составит компанию.

Дорис (Вердарский решил все же называть ее про себя именно так) посмотрела внимательно, но спорить не стала. Выслала Ивана Дормидонтовича из кабинета.

— Отлично, теперь рассказывайте, — велел Карвасаров.

И мадам рассказала, как вчера утром приехал один офицер, из постоянных гостей. За столиком в зале не пожелал, быстро перебрался в номер. Там его уже Лулу поджидала.

— Которая теперь покойница? — спросил Карвасаров.

Хозяйка кивнула и продолжила свою повесть. Из слов ее следовало, что пробыл офицер с барышней в номере не один час. К тому времени уж начали другие гости съезжаться. А офицер выходить не стал, спросил обед в номер. Разумеется, обед ему тотчас доставили. Да только кушанья сперва Лулу отведала. Отведала — и тут же отдала Богу душу. А с нею официант Матюша. Тоже, должно быть, не удержался, попробовал, покуда нес. Хотя это и странно — прислуга вышколена. Знают: если такое замечено будет, вмиг с места слетят.

Вот и вся история.

— Видать, хранил вчера Господь вашего офицера, — заметил Карвасаров.

— Получается, так.

— А более ничего не случилось?

— Нет, ничего, — ответила мадам Дорис, глядя на гостей ясным незамутненным взглядом.

Вердарский поразился ее выдержке. Это ж надо! Такое стряслось — а у ней и губы не дрогнут. Другая на ее месте слезами бы обливалась. Ведь могут и закрыть заведение, определенно. А мадам как будто не видит опасности. И откуда в человеке подобная сила?

Карвасаров забарабанил пальцами по подлокотнику.

— А офицер ваш один был иль в компании?

Тут впервые за все время мадам помедлила с ответом. Потом сказала:

— Этого с определенностью сообщить не могу. Я со своими гостями не на короткой ноге. Во всяком случае, не со всеми. Может, и в компании. А может, один. Не знаю.

Мирон Михайлович кивнул:

— Понимаю-с.

И поманил пальцем Грача.

Тот поднялся со своего кресла, приблизился. И полковник Карвасаров шепнул ему на ухо несколько слов.

Что он сказал, никто не слышал, кроме самого чиновника для поручений, коему адресовалось сказанное.

Грач поднялся и вышел из кабинета, а начальник сыскной полиции продолжил расспросы.