Он уже почти умер. Он пошевелил губами, чтобы убедиться в том, что может ими шевелить, чтобы доказать себе, что хотя бы какая-то толика его самого еще живет. Он ощущал, как помпа у него внутри накачивает его черными чернилами и жаром, сжигающим лицо. Его зрение затуманилось.

– На том краю нашей вселенной, – думал он, – Ваятели Сновидений, вылепленные из другого теста и роду-племени… А что же они? Неужели не догадывались? Не знали? Люди иной породы – привыкшие давать отпор, деятельные, ничему не верящие, все ставящие под сомнение. Они-то сопротивлялись? Что-нибудь предприняли?

– Да, теперь я припоминаю. – Он смежил веки. – К нам просочились слухи. Ужасно любопытные слухи. О другом звездолете и о людях, которые высадились из него среди Ваятелей Сновидений. И они нашли городок, сотканный из их же собственных воспоминаний. И были погребены под музыку, речи и возгласы. Шуточка хоть куда! А теперь слишком поздно. Мы все смеемся. До нас дошло, что это была и не шутка вовсе, не какая-то там небывальщина. Хотел бы я в эту ночь заглянуть в тысячу комнат и узреть в них черных, обугленных людей, с черными губами и черной плотью, и сказать им: «Я знал». Я давно знал. То тут, то там многие из нас догадывались, но ничего не говорили. До многих доносились странные песнопения и музыка, и они не могли спать по ночам. Некоторые занимались любовью в уединении. А один из нас взял ружье и вышел навстречу видению, полуправде и выдумке, выстрелил и убил видение, а теперь видение убивает нас. Видение прокрадывается в каждую комнату, душит и окрашивает нас, и мы мрем. Но мы уже давно мертвы в этом мире. Мы десять тысяч лет как умерли. Города опустели. Лишь немногие выжили в нескольких поселениях. Горстка. Тысяч сто, не больше. Семена, развеянные по пескам, в которых десять тысяч лет тому назад мы были могущественны.

Он почувствовал перебои в сердце. Открыл глаза и посмотрел в окно. Вдалеке он увидел несколько песочных кораблей, плывущих в сторону гор.

– Спасаются бегством, – устало подумал он. – Лишь немногие. Да, немногие избегут черного недуга. В горах. Оставив позади мертвые города с черными, обугленными мертвецами.

Белые паруса исчезли в песчаных просторах.

– Еще мгновение, – подумал он, – и я умру. Как же меня зовут? Где я?

Он уронил голову и еще раз взглянул на жену:

– Как ее зовут? Кто она?

На последнем издыхании он взглянул на нее, такую далекую, в крохотном море мглы в затемненной комнате. И наконец, ее имя всплыло в его памяти, и он выкрикнул его, взывая к ней через море.

– Йилла! – воскликнул он. – Йилла!

И умер.

Настала пора, и заполыхало в небе и на земле. Желтое глянцевое пламя охватило пшеничные нивы и кукурузные поля, жилища поглотил белый огонь, а житницы – красный. Пришло время Солнца – марсианский август, пышущий жаром месяц с разряженным воздухом. Словно тонкая пелена опадала в каналах на ложе раскаленных каменных рек. Оседали на курящиеся, пересыхающие русла челны, как хрупкие листья. Наступила пора пота, что катился градом, моросящего дождика, что обращался в пар, если присмотреться. Пора теплой пряной пыльной взвеси витать в воздухе. Черед запирать двери сельских домов, зашторивать окна. Время змеям уползать с глаз долой. Весь день, словно дети, тени путались под ногами, убегая от нас только на закате.

– А я не верю, – сказала мама.

– Тогда сходи, убедись сама, – сказал Еем и убежал.

Делать нечего, пришлось ей вперевалочку спускаться во мрак и сырость песчаного подземелья, пройти по одному коридору, свернуть в другой, мимо старых тюремных камер, ведь основанием их дому служила древняя портовая темница. И когда она добралась до конца каменного туннеля, то, схватившись за грудь, исторгла из себя крик:

– А-а-а!

– Вытащи нас отсюда! – завопил Призрак.

– Отопри дверь! – гаркнул второй Призрак, еще бледнее первого.

Мама пулей взлетела по ступенькам, и ее тут же вырвало.

* * *

Какие-то матросы встретили маму на булыжной дороге близ Титха. Она прошагала два часа, проехала на попутной машине, совсем выбилась из сил и пребывала в отчаянье.

– Мой дом захватили… призраки! Они лопочут на странных языках и сидят в камерах под нашим двором!

Матросы переглянулись.

– Денек, видать, выдался жаркий?

Один из них кивнул и подмигнул другому.

– Пойдем с нами, – сказал он.

– Мне нужно к мужу, – застонала она. – Уж он-то с ними разберется.

– Ладно, – ответили они.

* * *

Дети вернулись в песочный дом, собрались у камеры и заглянули внутрь.

– Убирайтесь, подлые воришки! – закричал Призрак.

– Что он говорит? – спросил Еем.

– Не знаю, – ответил Катхм.

– Что он говорит? – прошелестел Призрак.

– Не знаю, – прошептал Фантом.

– Говорят на неизвестном марсианском языке.

– Говорят на языке призраков, – сказал Еем. – Жаль, я ничего не понимаю.

– Жаль, я ничего не понимаю, – сказал Призрак с дикой желтой шевелюрой.

* * *

Депутация из Латхвса спустилась по ступенькам в подземелье, погрузившись в могильный холод. Они молча и чинно прошли по каменному коридору, кивая друг другу, прикасаясь к плесени и железным решеткам, перешептываясь и жестикулируя. Свернули за угол и приблизились к камере.

– Вытаскивайте нас отсюда! – заголосил Черный Призрак.

– Будьте вы прокляты! – заорал Красный Призрак.

Депутация, как ошпаренная, взлетела вверх по лестнице.

– Привидения, химеры!

На солнцепеке их колотил озноб.

– Привидения, именно, злобные, жуткие химеры!

– Их нужно уничтожить!

– Уничтожить!

Они ухватились друг за друга, чтобы устоять на ногах.

– А кто этим займется? Не ты ли, часом, Ылт?

– Это не входит в мои обязанности. По этой части у нас Ремм.

– Еще чего! Нужно провести судебное разбирательство и судить мать с отцом за колдовство!

– Вы видели, во что превратился Кемм? Он умер, как только Призрак прикоснулся к нему. Почернел и умер.

В застенке один призрак повернулся к другому:

– Видишь, что ты натворил?

– Это я-то? Это мы оба.

– Ты притронулся к нему. Чем ты вообще болен?

– Чем я болен, придурок? Да ничем! Какой-то микроб. Для меня, для тебя, для всех землян он безвредный. А для него – смертельный. Боже, как же он мгновенно обуглился. Ну и влипли же мы. Жди теперь беды.