— Это точно, — сказал Мазур. — Такие вороны, как мы, в высокие хоромы больше одного раза не залетают, а посему…

Рация вновь ожила:

— Бег иноходца!

Лаврик мгновенно переменился, взмыл с кресла, поджарый, хищно собранный, с холодным лицом, как десять, как двадцать, как тридцать лет назад, когда труба играла боевую тревогу.

— Ну вот, — сказал он сквозь зубы. — Кажется, тебя-таки идут мочить.

Мазур встал рядом с ним у окна. Хорошая все же штука — жалюзи. Тебя снаружи не видно, а ты видишь все…

— Видишь?

— А то, — сказал Мазур. — Как сказал в похожей ситуации Василий Иванович — красиво идут, интеллигенция…

В самом деле, по участку его соседа с тыла очень грамотно перемещался десяток персонажей в касках, бронежилетах и пятнистых комбезах с желтыми жандармскими погонами. Шли двумя «змейками», прикрывая друг друга, ощетинясь автоматами в обе стороны — и у двоих висели еще за плечом не особенно толстые длинные трубы…

— Фыркалки у двух, — сказал Мазур.

— Вижу, — сказал Лаврик. — Серьезно за тебя взялись…

Жандармские спецназовцы рассредоточились вдоль высокой зеленой живой изгороди — и очень скоро в двух местах ветки медленно раздвинулись, показались два черных толстых дула. Мазур с Лавриком, как люди привычные, моментально разинули рты — чтобы на всякий пожарный поберечь барабанные перепонки. И вовремя — в следующий миг со свистящим шелестом к домику рванулись две серо-дымных полосы, судя по звуку разбитого стекла, впечатались точнехонько в окно — на дело вышли не косорукие дилетанты, оценил Мазур — а парой минут спустя в домике громыхнуло — ах, как громыхнуло! Так, что выбитые взрывной волной окна домов справа и слева разлетелись осколками совершенно беззвучно, тугой кулак воздуха ударил в жалюзи, перекосил несколько, но напрочь все же не снес. Домик вспух изнутри комом ослепительного золотисто-рыжего огня, лохмами вырвавшегося наружу через окна, сквозь хлипкие африканские стеночки, на крыше в двух местах взлетела фонтанами черепица, подпертая огненными языками…

И это сияние, продержавшись лишь несколько секунд, погасло, как гаснет лампочка, когда повернут выключатель. От домика остался каркас с провалившейся в двух местах крышей, наполненный лениво колыхавшимися тонкими струйками сизого дыма — а в паре мест появились язычки пламени.

Ну, никакой не ребус — боеприпас объемного взрыва, не такая уж и суперсовременная новинка, успевшая дошкандыбать и до Африки.

События на улице разворачивались стремительно. Десяток шустриков ловко проломился сквозь живую изгородь, цепочкой рассредоточился по границе участка, держа стрелялки дулом вниз — не в кого тут палить, сразу видно. Примчался большой белый фургон без всяких надписей или эмблем, затормозил через дом от сгоревшего, распахнулись задние двери, и оттуда повалили жандармы, без броников и касок, в обычной форме. Следом подкатила не особенно и большая красная пожарная машина, бесцеремонно проломила хлипкий невысокий заборчик, встала возле бывшего домика и принялась поливать остатки густой струей пушистой белой пены. Вместе с жандармами вылезли двое в белых балахонах, напоминавших костюмы противохимической защиты — капюшоны нахлобучены, от них идут белые гофрированные трубки к футлярам на поясе, группа осмотра, ага…

И, разумеется, моментально обозначились зеваки — когда это без них в Африке обходилось что-то интересное? Из дома слева от сгоревшего выскочила полная ньерале в традиционном полосатом габо — женском просторном платье до пят, а за ней выбежали два постреленка лет по семь, очень похожие, близнецы. И справа появились несколько зевак обоего пола и разного цвета кожи, и слева, за машиной жандармов, замаячили любопытные. Байкеры, конечно, никак не могли остаться в стороне от событий — выскочили во дворик, все четверо.

Часть жандармов кинулась их разгонять, жестикулируя не так уж угрожающе, но властно, похлопывая себя по кобурам и болтавшимся на поясе дубинкам, покрикивая что-то, не требовавшее в данной ситуации перевода.

Довольно быстро зеваки ретировались, осталась только матрона в габо. Загнав детишек в дом, она еще с минуту показывала жандармам не самые пристойные жесты и кричала что-то, опять-таки не требующее перевода, указывая на выбитые окна. Явно что-то типа: «Вы тут балуетесь, а кто мне стекла будет вставлять?» В конце концов и она, не выдержав дискуссии на повышенных тонах с жандармским лейтенантом, ушла в дом. Двое в белом чуточку неуклюже двинулись к остаткам дома, где пожарка уже сбила дым и погасила пару язычков пламени, после чего с чувством исполненного долга стала задним ходом выезжать со двора — не стараясь попасть в уже сделанный ею проем, свалив забор в другом месте.

— Все, больше ничего интересного, — сказал Лаврик, прошел к столу и плеснул джина в стаканы. — Садись, покойник. Выпьем за твою загробную жизнь, каковая, само собой, будет бурной…

— Сука белобрысая, — без малейших эмоций сказал Мазур, осушив стакан за свою удавшуюся как нельзя лучше смерть.

— Ну, так уж сразу и сука… — пожал плечами Лаврик. — Ничего личного, просто бизнес. Тебя когда-нибудь бабы пытались прикончить из-за чуйств?.. Меня тоже ни разу. Ну, швыряла однажды краса с «Ленфильма» пустым графином — так она ж убить не хотела вовсе, так что это не счита…

— Поцапались?

— Ага. Актрисы — они нервные, работа такая…

— Ты ей хоть по известной всему Советскому Союзу личности вмазал легонечко за такие художества?

— Еще чего, — сказал Лаврик. — Когда это мы с тобой женщин били? Убивали за дело, но бить не били. Ну что поделать, натура у нее была такая — когда накатит, в окружающих швырять чем попало. Лично в меня она и котом кидала, и букетом, и однажды даже своей собственной фоткой в рамочке в стиле «ню», которую я же и делал. Но, в общем, в меня реже, чем в прочих — потому что я, сам понимаешь, всегда ловил, а это было неинтересно, — он откинулся на спинку стула, мечтательно уставился в потолок. — Боже упаси — бить. Я ее просто завалил прямо на ковер и отодрал от души. После чего не просто успокоилась, а разнежилась, и я какое-то время вновь был лучшим на свете — и, как всегда, недолго…

Он сел, выпрямившись, вновь перестав быть обычным человеком.

— Что там? Ага, отсюда видно, осматривают то немногое, что от тебя осталось…

— Я тебя сто лет знаю, — сказал Мазур. — Труп мертвого человека там, конечно, есть, более того — когда я приехал в домик, он там уже был. Сто процентов — в подвале. За эти полтора часа никто не привозил в дом ничего такого, в чем мог лежать труп. А вот вскоре после того, как я оттуда ушел, подъезжали двое ребят на белой «хонде», зашли по-хозяйски, пробыли там минут пять и ушли…

— Хоть ты и покойник, а мозги у тебя работают четко, — усмехнулся Лаврик. — Ну конечно. Как же без трупа? Не с детишками в прятки играем.

— Божедомки?

— Ну конечно, — сказал Лаврик. — Это в Европе жмурика достать было бы потруднее… впрочем, смотря в каком городе. А уж тут… В любом портовом городе в морге куча неопознанных жмуров, от которых одни хлопоты — хорони их за государственный счет… А санитары моргов по всему миру пьют по-черному. Так что за смешные деньги хоть дюжину жмуров тебе красиво упакуют, хоть две… Конечно, всегда есть возможность сделать анализ ДНК и определить, что это вовсе не белый, но кто этим станет заморачиваться? Твоя Лиса Алиса тебя точно не подозревала в двойной игре, так что какие тут анализы, умерла так умерла… — его лицо стало жестким. — И даже стукни им в голову такая блажь, педантичности ради сделать анализ ДНК, у них просто не было бы времени, потому что работать мы начнем примерно через четверть часа. Пока ей доложат, пока она сообщит хорошую новость подельникам, пока они расслабятся…