— Нормально поживает, но я не смею вас больше задерживать, счастливого отдыха!

— Спасибо! — удаляясь прочь, бросил дизайнер. — Спасибо!

Он вышел на улицу. Воздух был сухим, отравленным выхлопными газами, солнце шпарило нещадно. Люди куда-то спешили. Большой муравейник жил обычной жизнью. Анатолий аккуратно сложил конверт пополам и, еще раз перегнув наполовину, убрал в задний карман брюк. Потом достал телефон, позвонил Полине:

— Ну, что за новость у тебя! Я терпеть больше не могу.

— А ты где?

— По пути домой, — переходя дорогу на зеленый свет, ответил он.

— Вот дома и узнаешь. Я тебя люблю, жду. Давай быстрее!

Он поцеловал трубку, отключился, но даже этот звонок не перебил появившихся в голове мыслей о Сергее и письме его друга. «Узнаю, что там Полина мне приготовила», — решил он, спускаясь на платформу в метро.

Письмо лежало в кармане. Его надо было только открыть, и будущее могло бы сложиться иначе.

1

Толик подхватил ее на руки, прижался к ее щеке своей, потом на его лице отобразился испуг, руки дрогнули, с губ слетел вопрос:

— Резкие движения запрещены?

— В каком смысле? — не поняла она, обвив его шею. — Ты можешь носить меня на руках, в этом нет ничего страшного.

— Я просто так скоро сделал это, а потом испугался, что мог навредить ребенку, — объяснил он и потерся щекой о ее светлые волосы.

Она звонко рассмеялась, в уголках глаз залучились морщинки:

— Я тебя люблю, мальчик мой! Я так тебя люблю!

— А я тебя люблю, — ответил Толик, неся ее в спальню.

Он осторожно положил ее на кровать, опустившись на одно колено, потом присел на ковер. Хоть Полина и находилась на уровень выше, их глаза находились напротив, на одной волне. Они пристально глядели друг на друга, ничего не говоря, словно впервые изучая и оценивая. Улыбки не сходили с их губ. Женщина протянула левую руку и запустила пальцы в его вихры:

— Тебе надо подстричься, — сказала она.

— А тебе надо сходить к врачу, проконсультироваться, — ответил он, вставая с пола, присаживаясь на кровать.

Под ним покрытая шелковой простыней поверхность просела. По ткани побежали стрелы — впадины, преломляя и изменяя оттенки цвета.

— Вначале я был оглушен, потом подумал, что давно знал о твоей беременности, и только сейчас до меня доходит, что я стану отцом, — положив ладони на ее ногу, заговорил Толик. — Я шел домой с чувством, что все изменится. И я исподволь знал, что эти метаморфозы не будут связаны с моим отпуском…

— Тебя отпустили в отпуск! — обрадовалась она, всплеснув ладошками, подпрыгнув, отчего новые стрелы-впадины искривили шелковое полотно.

За стеклом сияло солнце, нагревая асфальт, бетон, железо, кожу и все-все-все, заполняющее этот большой город. Шторы, висящие на деревянной гардине, были чуть прикрыты, чтобы сдержать жгучие лучи.

— Да, у меня месяц свободы, но это не новость в сравнении с тем подарком, который сделала мне ты! — сказал Толя, погладив ее изящно лежащую руку.

— Когда поедем в Оренбург? — спросила она.

— Ты несколько минут назад сообщила мне, что беременна! Дай осмыслить! Я думать забыл о поездке к городу корней, я весь в мыслях о будущем, о своем новом статусе.

— Я хочу поехать познакомиться с твоей мамой, — ответила она.

— А к врачу? Когда ты пойдешь к врачу? — проследив, как, словно по волнам, «солнечный зайчик» «поплыл» по шторе.

— У меня небольшой срок, могу пойти в Оренбурге, если что.

— Никаких «если что»! Откуда эта беспечность?! — возмутился Толя, вскакивая с кровати.

Она молча посмотрела в сторону окна, потом в направлении двери, затем на него.

— Я не хочу бежать в больницу сейчас, в этом нет необходимости, поверь мне. Я хочу увидеть город, подаривший мне моего любимого мужчину, — пояснила она и посмотрела вниз, опустив ресницы.

— Ну, ладно. Я могу сейчас поехать и купить билеты на завтра. Если они есть, — усаживаясь обратно, взяв ее руки в свои, сказал он.

— Я могу поехать с тобой на вокзал за билетами.

— Чтобы стоять в очереди?

— А закажи их по телефону, — предложила она, вспомнив о такой возможности.

— Полиночка, я хочу пройтись, чтобы обдумать свое новое положение, можно?

— Ладно, я понимаю, ты еще в шоке.

— Да, это по-нашему, — улыбнулся он, вставая.

Она проводила его, заперла дверь. Через какое-то время он вернулся, достал из кармана билеты на завтрашний поезд.

— Я позвонил маме, сказал, что мы завтра выезжаем. Она обещала приготовить бешбармак. Это хоть и казахское блюдо, но у нас считается праздничным, и готовят его в семьях с разным национальным составом, — входя в квартиру, сказал Толик.

— Я ела бешбармак в исполнении своей тетки, теперь поем в исполнении свекрови, — ответила женщина, обняла его, прижавшись головой к широкой груди.

2

— Черт! Совсем забыл о нем! — вспыхнул Толик, глядя, как за окном вагона медленно поплыли привокзальные постройки.

— О чем?! — испугавшись, что он забыл выключить утюг, которым перед самым выходом подглаживал стрелки брюк, воскликнула Полина, присев на нижнюю полку купе.

— Письмо, которое мне сотрудник знакомый передал. Я совсем про него забыл, — выждав несколько секунд, ответил дизайнер. — Оставил в кармане брюк.

— А о чем письмо? — успокоившись, спросила она, расстегивая замок дорожной сумки на колесиках.

— Не знаю, — скользя взглядом по проплывающему за стеклом железнодорожному составу, сказал Толик.

В дверь постучали, и сразу, не дожидаясь разрешения войти, полотно поехало в сторону, ролики чуть шуршали. В купе вначале появился заостренный носик ребенка и витушки волос соломенного цвета, вихрящиеся вокруг лица.

— Место тридцать пять здесь? — спросила девочка высоким, с хрипотцой, явно прокуренным голосом.

— Да, — ответили оба одновременно, посмотрели друг на друга и улыбнулись своей непроизвольной синхронности.

Лицо исчезло. В купе вползал, подталкиваемый сзади, чемодан, какой Толику доводилось видеть лишь у бабушки, не желавшей использовать новоявленные легкие дорожные сумки китайского производства. Бока квадратного ископаемого были зеленого цвета с черными поперечными полосками. «Арбуз», — подумала Полина и хмыкнула, Толик посмотрел на нее и улыбнулся.

— Что это за квадратный арбуз?! — обратился он к девочке, зашедшей в купе.

Та вздохнула, ее тоненькие руки, как птицы, вспорхнули вверх. Не прекращая жестикулировать, соломокудрая пассажирка ответила: