— Ого! — всплеснула руками журналистка, чуть подскочив на месте. — У вас целый набор, что ли?

— Несколько сортов взяли, чтобы разнообразить путь-дорогу, — ответил Толик, достав пакет из-под стола, поставив его на сиденье.

Когда он раскрыл шуршащий полиэтилен, в дверь постучали, затем створка поехала в сторону. Заглянула проводница.

— Белье подходите брать, кто хочет. У нас в продаже минеральная вода, чай, кофе, — отрапортовала она и пошла в соседнее купе.

Вагон покачивался, стуча колесами по рельсам: «ты-дых», «ты-дых», «ты-дых». Жанна встала, скинула шлепанцы, напоминавшие своими загнутыми вверх острыми носами обувь из восточных сказок, влезла на нижнюю полку, дотянулась до регулятора громкости радио, повернула его. Из репродуктора полилась дребезжащая мелодия в стиле латино. Ее зажигательный ритм, как нельзя кстати, подходил солнечному дню, неумолимо катящемуся к закату, а также рассеивал грусть, оставшуюся после воспоминаний Жанны.

— Никто не возражает? — указывая на репродуктор, спросила она.

Никто не возражал, поэтому она спрыгнула с нижнего сиденья, влезла обратно в шлепки и поспешила за бельем. Толя, достав из кармана кошелек, открыл его и отсчитал необходимую сумму (о стоимости комплекта постельного белья он прочитал при входе в вагон на двери проводников).

— Я возьму постель. Вода нам нужна? — спросил он.

— Мне нет, а ты, если хочешь, — ответила Полина. — Я займусь чаем, стол сделаю. После суматошного вокзала хочется есть.

— Это малыш хочет есть, — пригнувшись, протянув руку и потрогав ее живот, сказал Толик. — Проголодался, пацан.

— С чего ты взял, что у нас будет мальчик?

— В моем роду одни пацаны почти.

— А в моем девчонки почти всегда, — улыбнулась женщина, погладив его ладонь, прижимавшуюся к ее животу. — Давай принеси белье. Сделаем это место уютным, поспать сможем вдоволь.

Он вышел. Вагон качало, иногда что-то пронзительно как бы свистело или скрипело. Полина достала заварку — черный чай с бергамотом. Она засыпала нужное количество в эмалированную кружку и вышла с ней из купе.

3

— Я однажды в секту внедрилась, чтобы написать о них. Прятала диктофон в кармане, посещая мессы, — рассказывала Жанна, потягивая зеленый чай, только что заваренный Полиной.

За окном вагона пролетали огоньки семафоров и фонарей, иногда падал свет фар проезжающих мимо автомобилей. Кроме них, ничего видно не было. Ночная темнота была плотной, как расплавленный битум.

— Я написала статью про них, а потом получила письмо в редакцию, где сообщалось, что меня прокляли, и после смерти я буду гореть в огне, а мое имя каждый раз будет упоминаться в их молитвах. Они обещали просить своего Бога о том, чтобы я горела, — говорила журналистка. — Я в то время боялась домой возвращаться по темноте. Да и дома страшно было, вдруг дверь подожгут. Они способны.

— А ты пишешь на какие темы, кроме сект? — спросил Толя, свесив голову с верхней полки.

Он прикрыл босые ноги простыней. Одет он был в трико черного цвета с белыми продольными полосками и майку с эмблемой известной фирмы, производителя спортивной одежды. Эти вещи он купил в тот день, когда ездил за билетами в Оренбург. Зашел в специализированный магазин спортивной одежды и взял себе и невесте вещи, в которых можно было бы ходить в поезде.

— Я больше пишу про криминал. Это всех интересует…

— Нууу, — протянула Полина.

— …Так считается, что всем интересно воровство, убийства и их подоплека. Наверное, людям приятно знать, что они живы, хотя могли бы быть мертвы, вот и читают.

— Спорное утверждение, — сказал Толик. — Я не люблю ни читать про смерть, ни думать о том, что мне повезло.

— Это вы не подумав говорите, Анатолий. Подсознательно все думают, что им повезло, — возразила журналистка, макая овсяное печенье в чай. — Давайте не будем спорить по этому поводу.

— Жанна, — обратился молодой мужчина, пытаясь разглядеть что-нибудь во тьме за окном, — а ты знаешь что-нибудь о пропаже людей. Когда человек уходит из дома, с работы и пропадает?

Полина выдохнула. Уткнувшись лицом в подушку, вдохнула через нос. Пахло пылью, стиральным порошком и чем-то еще. Она засыпала, утомленная бесконечными историями попутчицы: «Неужели все журналисты так разговорчивы?» Ей вспомнился скандально известный журналист и ведущий с грузинскими корнями, который мог нести полную ахинею, связывая ее в монолитную, подобную восточному ковру речь, при этом смысла в его словах было на ноготь. Полина прослушала вопрос любимого, глаза ее закрылись, она уснула. А Толик, не дождавшись молниеносного ответа, повторил:

— Жанна, ты что-нибудь о пропаже людей писала?

— А кто у тебя пропал? — проглотив последний кусочек печенья, подтянув ноги под себя, спросила женщина. За окном пролетел красный глаз семафора.

— Отец. Уже больше месяца его не могут найти.

— Знаешь… — ответила она, выдержав паузу, — нельзя однозначно сказать: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Бывает, что людей не могут найти десятки лет, а потом выясняется, что они процветают и живут просто замечательно. Чаще же людей находят через несколько месяцев…

Поезд несся вперед. Полина тихо дышала во сне, ей ничего не снилось. В приоткрытое окно проникал свежий воздух, с нотами дыма, солярки, леса, сырости… Толик лег на спину не закрывая глаза. Жанна легла на подушку, она свернулась калачиком, словно ребенок. Чуть звенела чайная ложка, ударяясь о стекло стакана. «Дзинь-дзинь», «дзинь-дзинь». «Ты-дых», «ты-дых».

Толик смежил веки. «Какова вероятность того, что отец просто сбежал в другое место, возможно, с другой женщиной? — думал он, сжимая в левой руке пальцы правой, прислушиваясь к звукам, наполнявшим пространство вокруг. — Я не верю, что он просто сбежал, хотя этот вариант куда лучше, чем…» Вместо слов в его голове возникла картинка с посиневшим лицом, почти черными губами и засохшим кровоподтеком, нитью спускающийся из левой ноздри. Он сжал веки сильно, как только мог, пытаясь подумать о чем-нибудь другом. Получилось представить купол храма, который они с семьей посещали в православные праздники. Потом, резко-резко, он оказался напротив входа в святилище. Над дверьми была прикреплена икона Девы Марии. Он перекрестился три раза, не забывая кланяться. Затем потянул массивную ручку на себя, желая войти внутрь, но створка не поддалась. Он напрягся до скрежета зубов, но все тщетно, да тут еще сзади кто-то обвил руками его ноги, а потом раздался старушечий голос: «Где же мой мальчик?! Где он?»

Толя проснулся, с шумом втягивая воздух в широко открывшийся рот. «А в самом деле, где он?» — возник вопрос в голове.

4

— Я все думаю, не пересыхает ли у нее в горле? — держа его под руку, прогуливаясь по перрону станции, которую она видела впервые в жизни, говорила Полина. — Столько историй, столько слов. Не думала, что человек может вмещать в себя столько самой разнообразной информации, как энциклопедия.