Грэм Стоунер нагнулся к Гейлу и что-то яростно зашептал ему. Дэн остолбенело посмотрел на Салли.

– У меня нет больше вопросов, – сказал он.

Страйд покачал головой. «Ну и намешала же», – подумал он.

Гейл снова поднялся. Если он и был взволнован внезапным откровением Салли, которое, поверь в него присяжные, оказалось бы последним гвоздем в гроб Грэма Стоунера, то никак не проявлял это.

– Эх, Салли, Салли, – мягко пробормотал он. – Еще одна ложь. Хотя ладно. Вы и так наврали нам достаточно. Одной ложью больше, одной меньше – какая разница. Правда?

– Протестую! – взревел Дэн.

– Поддерживаю! – откликнулась судья Кассель.

Гейл с безразличным видом пожал плечами.

– Все, что вы тут наговорили, – очень важная, прямо-таки бесценная информация. Но почему вы все это скрывали столько времени? Почему сообщили только сейчас?

– Я боялась, – выдавила девушка.

– Кого, Салли? – удивился Гейл.

– Его. Мистера Стоунера.

– Даже после того, как его арестовали?

Салли помялась.

– Ну да.

– А вы не боялись, что вам придется понести ответственность за сокрытие информации, необходимой для следствия? И почему, Салли, вы свою маленькую легенду про амбар рассказали, а об остальном промолчали?

– Я думала, мне не поверят.

– И солгали. Прекрасно.

– Я не хотела, чтобы мои родители узнали, что я выходила из дома одна так поздно.

– Не захотели расстраивать родителей? Похвально. Тем более что тогда бы они точно знали, что это вы убили Рейчел. Так?

– Нет! – закричала Салли. – Не поэтому.

– Салли, дело-то все в том, что о ругани между Грэмом Стоунером и Рейчел вы никому до сегодняшнего дня не говорили. Знаете почему? Да потому, что ее и не было. Вы все выдумали.

– Ничего я не выдумывала.

– Да? Ну ладно, успокойтесь, Салли. Так что мы имеем? Несколько месяцев вы обманываете всех, включая полицию, и вдруг признаетесь, что все-таки были у Рейчел в тот вечер. Что там произошло?

– Протестую! – встрял Дэн. – Вопрос уже задавался, и ответ на него был получен.

– Отклоняется, – прошипела судья Кассель.

Дэн осознал, что надвигается катастрофа. Даже судья не поверила Салли.

– Все произошло, как я уже рассказывала. Я услышала голоса.

– Да что вы? – Гейл изобразил удивление. – И о чем же там шел разговор?

– Слов разобрать я не сумела.

– Понятно. Вы просто слышали голоса.

– Да.

– Ага. И вы, униженная, разозленная, протопав милю поздним вечером по отвратительной погоде, решили вернуться, так и не увидевшись с Рейчел? Только потому, что услышали голоса?

Салли кивнула:

– Да.

– И никому потом об этом не рассказывали? Имея на руках такую значимую улику, да еще в деле об убийстве, вы ее скрывали, поскольку боялись? На сей раз родителей, которые поругали бы вас за то, что вы без разрешения вышли из дома в поздний час?

– Нет, не потому. В общем, да, но не так, – бормотала Салли.

Гейл решил завершить допрос с показательной жестокостью.

– Салли, назовите нам всем, – он обвел рукой судью, прокурора и присяжных, – хотя бы одну причину, по которой мы должны поверить в те истории, которые вы нам тут поведали. Хотя бы одну. Пожалуйста.

Салли открыла и закрыла рот. Она провела языком по высохшим губам и не произнесла ни слова.

– У меня все, ваша честь, – сказал Гейл.

Страйд не торопился выходить из зала, Мэгги тоже. Пока огромная толпа выносила их в коридор после того, как судья Кассель объявила заседание закрытым, у Мэгги опять запищал пейджер. Это был снова Гуппо. Мэгги стала проталкиваться к дверям. Страйд и Дэн остались позади. Страйд предполагал, что их, как вкусное лакомство, уже поджидает орава репортеров, предвкушая скорую расправу. Гейл находился среди них. Вдоволь наглумившись над свидетельскими показаниями Салли, он уверял, что единственная их ценность состоит в том, что они открывают дверь к полному оправданию Грэма Стоунера. Репортерам этого было вполне достаточно, но они не хотели завершать праздник, не увидев Дэна и Страйда и не услышав их оправданий.

«Птичка, конечно, первым делом заявит, что мы проиграли, – подумал Страйд. – Так оно и есть. Не просто проиграли, а с треском провалились».

Эмили Стоунер, растерянная и расстроенная, покинула зал вслед за ними. Она была одна. Дэйтон Тенби, находившийся целый день рядом с ней, ушел пораньше, подогнать машину к запасному выходу из здания, подальше от журналистов.

За все заседание Эмили не произнесла ни слова. Дэн ее не вызывал. Страйд понимал, что если бы не она, прокурор давно бы рвал и метал.

– Ты говорил мне, что у нее есть алиби, – злобно прошипел он. Его губы побелели и сложились в тонкую холодную линию.

– Есть, – промолвил Страйд.

– Да? И что с ним происходит? Твои же подчиненные, – он сделал ударение на последней фразе, – отыскивают свидетельницу, которая превращает алиби в труху. И никто из вас ничего об этом не знает.

Страйд тяжело вздохнул:

– Послушай, Дэн, оправдываться мне нечем, да и смысла нет. Мы виноваты. Упустили мы эту свидетельницу, вот и все.

– А теперь рассмеши меня. Расскажи, почему вы ее упустили.

– В первые два дня после исчезновения Рейчел мы опросили тысячи людей, понимаешь? Но мы искали тех, кто видел Рейчел. Кому ж из нас приходило в голову обращать внимание на других девушек? Ну, заметил кто-нибудь какую-то девчушку в нескольких минутах ходьбы от дома Рейчел, ну и что? Совпадает ее описание с описанием Рейчел? Нет. Ну, мы и забыли про нее.

– А вот этот гад не забыл.

Страйд покачал головой:

– Салли никогда не была в числе подозреваемых. Да я и сейчас считаю, что это глупость. Какая из нее убийца? Ни на секунду не поверю, что она имеет отношение к исчезновению Рейчел. И улик нет.

– Вероятно, она просто хитрее вас с Мэгги.

– Вряд ли. Если бы произошло убийство на почве ревности, уликами было бы завалено все вокруг. Вызови меня завтра еще раз, и я скажу, что мы не нашли ничего, что указывало бы на причастность к данному преступлению Салли – ни отпечатков пальцев, ни волосков, ни следов обуви. Ничего не указывает на то, что Салли была в машине Стоунера или у амбара.

– Если новых улик у тебя нет, то нечего тебе в суде делать, – отрезал Дэн. – А повторять то, что ты уже сказал – лишь присяжных смешить.

Позади них кашлянула Эмили. Они остановились, обернувшись, посмотрели на нее так, словно увидели ее впервые. Лицо Эмили было бледным.