— Ты как? — перекрикиваю тарахтение мотора.

И вахмистр в ответ утвердительно кивает головой. Так понимаю, что это положительный ответ на мой вопрос. Укачало? После посадки узнаю.

В Куйвасте садились на последних каплях горючего. На пробежке мотор заглох, и мы быстро остановились, прокатившись по дороге совсем немного.

Отстегнул привязные ремни, откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Руки уронил на колени. Устал. Вымотался, как собака. И не столько физически, сколько нервы себе измотал.

Собрался с силами, вылез из кабины, соскользнул на плотную укатанную щебёнку дороги.

— Миша, вылезай, приехали.

Вахмистр как-то странно мотнул головой в ответ, левая рука поднялась, пальцы попытались ухватиться за обшитый кожей край проёма кабины и соскользнули вниз, оставив после себя красный маслянистый след.

Мать! Мать! Резким движением сбросил с рук прямо на землю перчатки, провёл пальцами по пятну… Так и есть! Кровь! Ах ты! Яростно, про себя, само собой, матерясь, вскарабкался на крыло, расстегнул ремни, потянул вверх тяжёлое тело. Хрустнула под ногами фанерная обшивка центроплана. Да пёс с ней!

— Ты потерпи, потерпи. Сейчас я тебя вытащу, перевяжу. Куда ранило?

Где эти моряки с местными жителями? Когда не надо, так они толпами вокруг самолёта скачут…

— Давай, дружище, давай, помогай, отталкивайся ногами.

Кое-как приподнял ставшее неподъёмным тело, потянул наружу через борт, опасаясь завалиться на спину и на землю. Тут же мои ноги и спину ниже поясницы крепко подпёрли чьи-то руки, подхватили Михаила, помогли опустить вниз. О, легки морячки на помине оказались. Наконец-то…

Раненого унесли на корабль. На руках. После того, как я ему на бедро быстро жгут наложил. Из топливного запасного шланга. Хватает сильных людей на флоте — кто-то из матросов подхватил Михаила и почти побежал с ним к причалам. Ждать доктора под самолётом не стали, слишком много крови потерял вахмистр. Сиденье и пол кабины сплошняком залиты кровью. Как он только выжил после такой кровопотери, дурень! Мог ведь сразу сказать, а не глазами в ответ лупать! Сели бы в той же Либаве, там бы и перевязались, и врача бы нашли. Слов нет, одни эмоции! Это ещё повезло, что у него ранение пулевое в бедро, сквозное, и артерии не задеты. Но всё равно крови потерял много. Не мог сам перевязаться? Или ногу перетянуть?

Теперь вот догнать стараюсь убегающую от меня группу с раненым товарищем на руках. Получается плохо, не разогнаться, больше трусцой выходит. Сил нет. Но самолёт под охрану на бегу сдал, ещё попросил кабину от крови отмыть и гильзы отстрелянные из мешка куда-нибудь высыпать. Надеюсь, справятся. А полевым ремонтом я чуть позже займусь, когда дух переведу. Главное, Михаил жить будет. Ничего страшного, только крови много потерял.

На шлюпке переправились на «Славу». Понятно теперь, почему моряки опоздали к нашему приземлению. Садился я из-за леса, с ходу, поэтому и не увидел, что в проливе творится. А у берега никто уже и не стоит, все на рейде якоря бросили. И из труб еле видимые дымки попыхивают. Котлы греют.

Вахмистра сразу унесли в лазарет, а меня проводили к командиру. Пришлось подробно докладывать о сегодняшнем вылете, результатах воздушной разведки и, конечно, о проведённой атаке на крейсеры. После некоторых уточнений и вопросов меня отпустили, и я заторопился к Михаилу. Лёгкое, еле заметное недоверие в словах и голосе командира пропустил мимо ушей, не до того мне сейчас. Запросит Либаву, там всё подтвердят…

Да здесь чёрт ногу сломит! Пришлось просить помощи у первого же встречного, чтобы проводили до лазарета. Несколько раз чертыхался по дороге, переступая высокие металлические пороги. Устал до такой степени, что ноги не поднять. Но тем не менее быстро добрался до нужного места. А там увидел бледную, но довольную рожу своего стрелка и забинтованную ногу поверх синенького одеяла. Доктора поблизости не наблюдалось, а вот некоторое количество самых любопытных членов экипажа рядом с кроватью раненого наличествовало. Да он им байки травит! О нашем героическом сражении! Болтун! Меня заметил и сразу смешался, даже лёгкий румянец на щеках появился. Значит, ничего страшного! Поправится.

Внимание присутствующих сразу же переключилось на меня, посыпались вопросы, но у меня совершенно не было никакого настроения болтать. Вам и одного рассказчика за глаза хватит, а у меня дел ещё ого-го сколько.

Вовремя появившийся в лазарете доктор быстро очистил помещение от посторонних, собрался было и меня выставить прочь, да ничего из этого не вышло. Пришлось ему сначала рассказать о состоянии пациента и озвучить вероятный прогноз на выздоровление раненого. Зря я так настаивал. Видно же, что всё с вахмистром в порядке, так нет, решил подробности уточнить. На свою голову. Потому как этот эскулап вознамерился в отместку провести полный медицинский осмотр меня любимого на предмет возможных повреждений и общего состояния моего измученного организма. Дудки, не дамся! Отговорился, отбился, отболтался и удрал. Кое-как вырвался из цепких рук доктора и смог ускользнуть в коридор. Или как там он на флоте обзывается? Да какая мне разница? Удрал и удрал.

На душе стало легче. Здоровью моего товарища ничего не угрожает, несколько дней ему настоятельно предписано находиться в стационаре, то есть в корабельном лазарете, а потом можно будет и переводить больного на берег. Ну и хорошо. Как раз с ремонтом разберусь…

Тут, в коридоре, меня и нашёл вестовой. А ведь я почти до выхода на свободу, то есть на палубу, дошёл. Снова к командиру вызывают. Никак с Либавой связались и теперь подробности услышать хотят? Лучше бы в столовую вызвали. Очень уж как-то сразу есть захотелось. Когда там у них по распорядку приём пищи?

Вон оно в чём дело… Тут не в личном интересе дело и не в Либаве. Командир по зрелому размышлению решил обо всём услышанном доложить командующему, а тот соизволил лично со мной пообщаться по этому поводу. Ну что же, раз нужно, значит, пообщаемся. И я проследовал вслед за командиром к радиотелеграфистам.

Прикольно. Когда телеграфист передаёт: «У аппарата лётчик Грачёв» — как-то сразу свою значимость чувствуешь. И некие соответствующие воспоминания накатывают. Как там в кино было? На связи Смольный? Господи, какая чушь лезет в голову…

Это не телефонный разговор, здесь много не поговоришь. Поэтому подтвердил выше сказанное командиром, и на этом моё участие в разговоре закончилось. Под непрестанное стрекотание телеграфного аппарата был мягко выставлен за пределы радиорубки. Но успел услышать, что экипажу корабля приказано оказать посильную помощь в ремонте самолёта. А мне в одиночку продолжать выполнять воздушную разведку на море. После ремонта техники, само собой.

Командир приказал, подчинённый ответил: «Есть!» А что мне ещё остаётся? Буду летать, разведывать, значит. А пока мои краткие выводы о проведённой атаке.

Сегодняшний успех оказался возможным благодаря нашей наглости и полной внезапности. Никто не ждал от нас подобного авантюризма, ни немцы, ни наши. А дальше будет сложнее. Немцы очень быстро учатся. Вон как мгновенно сориентировались и начали отстреливаться. Поэтому отныне твёрдо вбиваем себе в голову — близко к кораблям не приближаемся, низко над противником не летаем и усиленно ищем что-нибудь новенькое для боевого применения. Обязательно придумаю какой-нибудь очередной сюрприз немцам.