даже когда прощал жениха русалки. Того самого парня-утопленника, состоявшего теперь полностью из струящейся, переливающейся на солнце радугой воды, от ныне потерявшего свой прежний облик, и ставшего Ичетиком (духом воды). С этого момента и навеки, он теперь будет присматривать над правым топким берегом озера.

О счастливой, белокурой, зеленоглазой красавице берегине, плачущей в объятьях будущего мужа. Горячем, благодарном поцелуе ее холодных губ на своей щеке.

О хороводе обнаженных красавиц русалок, держащихся за руки, вокруг влюбленной пары счастливо улыбающихся Берегини и Ичетика, связывающих свою судьбу единой нитью, и клянущихся в вечной любви.

Затем был недолгий поход к подножью гор. Торжественная встреча с племенем Дивь. Подземный город, удивительный, словно вырезанный волшебством из единого куска мрамора. Неоновый, голубоватый свет, освещающий пространство, огромной пещеры, льющийся из неоткуда, наследник ушедшей в никуда цивилизации Атлантов, вместе со всеми технологиями великой империи древних людей.

Хвалебные речи, восхищенные взгляды, приглашения на праздник, и вежливый отказ Федограна, спешащего на помощь друзьям. Подарок людьми гор копья с черным, жестким и теплым на ощупь, полированным древком, сделанным неизвестно из какого материала, с прозрачным, словно стеклянным наконечником, царапающим гранит и не тупящимся при ударе об него.

Взметнувшегося с криком: «Я верну долг!» – Коломрака. – Вкатившегося по древку копья, и нырнувшего в стекло наконечника, словно в воду, и застывшего там черной, крохотной, едва заметной, каплей мрака посредине. И снова восхищенные взоры, и прославляющее Богов и Федограна гимны. И так весь путь по выложенным гранитом, длинным, светлым коридорам, владений людей гор.

Черный провал грота, входа к ожидающими его прихода Навьями внутри. Пасущиеся, накормленные и холеные усилиями заботливых и благодарных Дивь, кони. И наконец очнувшиеся из гипнотического сна, моргающие непониманием друзья. И долгожданная награда.

За воспоминаниями и рассказами время летело быстро, и дорога не казалась такой длиной. На шестой день они въехали в ворота, и их снова встречал весь город Прославленные герои, не смотря на молодость, успели покорить сердца жителей. Алина, как обычно шла рядом, держась за стремя, гордо вскинув голову. «Это мой будущий муж!» – Кричали ее восхищенные глаза, «стреляя» по ликующей толпе ослепительной улыбкой. Не задерживаясь и не останавливаясь нигде, они сразу проехали к дому волхва.

Вул сидел на покрытой, вытертой лисьей шкурой, лавке, вытянув вдоль нее ноги и прижавшись плечами к углу избы. Он даже не заметил вошедших друзей. Оборотень держал в руках ладони, сидящей напротив него девушки, и пожирая ее глазами, слушал голос, рассказывающий какую-то древнюю легенду.

Ее нельзя было назвать красавицей, скорее наверно – дурнушкой, но что было у не отнять, так это заплетенные в тугую косу, белокурые густые волосы, с вплетенной в них яркой лентой, и удивительной глубины лазоревые, словно два океана, глаза на пол-лица. Ее звали Дана. Младшая, дочь того самого кузнеца, что стоял насмерть с нашими героями на мосту, отражая нашествие орды, и тот, кто подарил им восхитительные мечи, в знак дружбы и уважения.

Она была полной противоположностью отцу-богатырю, унаследовав стать и черты своей миниатюрной, хрупкой матери. Ее имя: «Дана», что означало: «Большая жемчужина». Любимая дочь родителей, которые своей чрезмерной заботой и вниманием, не сумели испортить характер ребенка. Невзрачная снаружи, выглядевшая серым утенком среди подруг лебедей, она была прекрасна внутренним светом, льющимся из души, не требующими какой-либо взаимности от других. Она входила в любой дом добротой и лаской, и уходя оставляла эти чувства, надолго заполняющие после нее пространство.

Она провела у постели оборотня все время, пока тот был без сознания. Рассказывала сказки, обтирала, и поила отварами с ложечки, массировала, не давая появляться пролежням на бесчувственном теле, и не уходила, как не пытался ее прогнать волхв, и как не уговаривали родители. Упрямо сжав губы и продолжая творить нелегкое дело добра.

Только когда Вул внезапно очнулся, она прервала свой нескончаемый рассказ, покраснела и опустив голову, попыталась выскочить из избы вон. Но была остановлена сильной, не смотря на слабость, но нежной ладонью, взявшей ее за руку.

– Не уходи. Расскажи еще, что ни будь. Твой голос не дал мне поддаться слугам Морены и уйти за кромку. Останься, прошу тебя. Не уходи. Ты нужна мне.

Это была любовь. Она вспыхнула еще там в мрачном небытие, куда закинули его разум смертельные раны. В тот момент, когда он уже практически сдался, волшебный голос спел ему балладу о его отце, великом Ратмире, и о богатыре Федогране. В ту же секунду оборотень окреп, словно напившись божественной музыки этого нежного голоса. Он воспылал страстью набравшись сил, и продолжил сопротивляться до тех пор, пока сама Морена не посетила его и не сообщила, что больше не будет претендовать на его душу, и что он спасен подвигом друзей, сумевших добыть слезу, и заслужить расположение богини своими великими делами.

Когда он очнулся. То взглянул в опущенные скромностью глаза, сидящей напротив, покрывшейся румянцем девушки, и утонул в их лазуревой глубине. Первый раз и навсегда.

– Братуха! – С взъерошенной шевелюрой, рыжий медведь вломился в избу, бесцеремонно оттолкнув в сторону, вошедшего первым, Федограна. – Как я рад видеть тебя живым, а не на ритуальном костре. Ты не представляешь, как бы меня расстроил, окажись ты там в виде подгорающего жаркого.

– Здоровья тебе, Дана. – Кивнул он девушке и «плюхнулся» на скамейку, отодвинув к стенки ноги оборотня, опустив с грохотом рядом с собой бочонок с хмельным медом. – Найди красавица какую-нибудь нам посуду медку разлить. Хлебнуть хмельного, за здоровье брата.

– Не хозяйка я тут воин. В гостях я у волхва. Не в праве распоряжаться. – Девушка встала, аккуратно освободив ладонь из руки Вула и залилась румянцем, опустив голову. – Пойду я. Вам поговорить надо. Не буду мешать. – И выскочила в двери, проскользнув тенью, мимо улыбающегося Федограна, и комментирующего происходящее шишка.

– Этого медведя только Морена угомонить сможет. Непробиваемый дуболом. – Он увернулся от летевшей в него плошки, запущенной могучей рукой Бера, роющегося между склянок, расставленных на столе, в поисках подходящей посуды, и как ни в чем не бывало закончил. – Дураком родился дураком и помрет.

– Во, нашел, засмеялся медведь, выплескивая из каких-то глиняных чарок мутное содержимое прямо на пол. – Давай к столу. – Он сгреб локтем все, что было на поверхности в угол, с жутким скрипом пододвинув скамью, прямо с обалдевшим от происходящего оборотнем, и устроился рядом, «облапив» того руками. – Как я рад братуха!

Федогран уже практически сел на чурбак, выполняющий роль табурета, когда дверь с грохотом, чуть не слетев с петель открылась и в избу влетел взбешенный