Вскоре зашел чернявый здоровяк с начисто выбритой головой (в Сиротине шутят: это с него лепил надгробный бюст скульптор Неизвестный известному деятелю, осудившему культ личности Сталина).

— Знакомься, Алексей Романович. — Семенистый показал на чернявого здоровяка в ядовито-зеленом костюме с депутатским желто-синим флажком областного совета. — Стахановец бизнеса пан Блакитный Семен Онуфриевич, кстати, холост и с не пустым гаманцем. Подыщи ему молодую и красивую невесту. Только не вздумай ему подсунуть какую-нибудь схиднянскую Маруську.

— Зачем искать? У меня дочка на выданье.

— Красивая?

— Со знаком качества.

Семенистый, глядя на Пунтуса, подмигнул Блакитному:

— Имейте в виду, Семен Онуфриевич продолжительное время работал экспертом.

— Ну и что?

— Эксперт в доме — это предсказатель больших и малых событий.

— Тогда поближе с ним познакомимся в Сиротине.

На Пасху пан Блакитный нагрянул к Пунтусам. К этому времени Алексей Романович уже переговорил с Юлей. Наказал: «Не отталкивай, но и близко не подпускай. Словом, подразни, как через забор дразнят злую собаку.

— Он не очень старый? — поинтересовалась дочка.

— Человек с деньгами старым не бывает.

Юля с укоризной посмотрела на отца:

— Батько, у меня есть хлопец, и я его люблю.

Алексей Романович сделал удивленное лицо.

— Ты имеешь в виду Никиту Перевышку?

— Он и мамке нравится.

— Ну, дочка! Не ожидал от тебя такого фокуса. Да он же прапорщик нищей Российской армии! В этой армии служат, кому некуда деться.

— Микола — крепкий хозяин.

— Кто тебе такое сказал?

— Все говорят…

— Запомни: Перевышки никогда не были крепкими хозяевами. Они только в стаде сильные.

— Зато этот прапорщик меня любит.

— Любовь, дочка, — это скоропортящийся овощ. Сумеешь сохранить свежим — надолго хватит. А чтоб надолго хватило, надо выйти за богатого.

Юля — не Оля, отца понимала с полуслова. Из любого дела, за которое брался Андрей Романович, он извлекал выгоду и приучал детей все делать с пользой для себя.

Без малого тридцать лет он руководил колхозом. Руководил не только для своей славы, но и для славы района. Всякому приезжему корреспонденту он хвалился, какой у них замечательный первый секретарь райкома партии — настоящий хозяин. От деда и от отца он крепко застолбил себе: за глаза хвали действующего начальника — и слава эхом вернется к тебе.

На эту тему в кругу семьи он умел рассуждать — вкладывать, по его словам, в юные головы ценные мысли. «Слава, — говорил он, — как любовь, с той лишь разницей, что любовь, кроме всего прочего, это как свежий овощ, а слава — как овощ, заложенный на долгое хранение. Если слава настоящая, без гнильцы, удержится долго. Тогда из нее будут извлекать выгоду и дети твои, и внуки. Это все равно, что регулярно снимать проценты с денежного вклада».

Юля своей сметливостью радовала отца: девочка практичная. Что-то приобретенное у нее было и от Алексея Романовича — она быстро согласилась приветить с лаской и вниманием Семена Онуфриевича. Юля рассудила просто: если Блакитный с хорошими бабками, значит, он не глуп и чему-то научит. Не научил, но помог — поспособствовал при поступлении в сельскохозяйственный институт на экономический факультет.

16

Слобожане не торопились покидать старинный украинский город. У напарников были свои причины задерживаться. Микола надеялся выяснить судьбу девчат — Соломии и Ядвиги, Илья — получить заработанные деньги.

— Будем требовать двойную оплату, — настаивал Илья. — За какой-то месяц мы два раза побывали в Чечне. Это все равно, что дважды посетить клетку с голодным тигром.

— Ты имеешь в виду Дибривский лес? — Микола усмехнулся. — Дибривщина — это уже Украина. Сам же толкуешь: все лучшее — у нас: и лес, и бандиты. Хотя… какие они бандиты — пацаны низкопробные? Только по названию люди грозной профессии. До чеченцев им никогда не дотянуться. Ты их спугнул — и они, как зайцы, разбежались. За что же тогда с пана Шпехты требовать двойную оплату? Он любит деньги и расстается со своими кровными неохотно.

— Я договаривался не с ним, а с паном Гуменюком… И Гуменюк тоже хорош. Где его будем искать?

— Найдем. Львов — не Париж и даже не Москва. Я знаю, где его искать, но не сейчас. Ночью благородные люди спят. А мы с тобой — кто?..

Спустя десять минут из уазика раздавался храп. Спали оба, не опасаясь, что в салон заберутся грабители: «груз 200» уже покоился в семейном склепе, выстроенном еще при Пилсудском. У Миколы уже с вечера — как гора с плеч свалилась, когда родственники, приподняв крышку гроба, чуть было от трупного запаха не потеряли сознание, но, приглядевшись, убедились, что в гробу именно их любимый Стасик, избравший себе профессию журналиста-международника.

Микола видел убитых горем родственников, он искренне жалел их. Только с кем они будут расплачиваться за доставку «груза 200» — с доставщиками или с паном Шпехтой? Если с доставщиками, то хлопцы хорошо заработают.

Наблюдая за родственниками убитого, Микола подумал: не одно столетие гибнут поляки, отправляясь в восточные страны. Особенно не везет им в России. Шляхта всегда мечтала иметь на русском престоле своего царя, а если не царя, то хотя бы Наполеона, а если не Наполеона, то хотя бы союзника, который поможет раздвинуть границы Польши «от моря до моря», естественно, за счет России. Ненависть шляхты к русским людям венчается могилой в какой-нибудь Хатыни.

Микола храпел сном праведника. Но еще долго ворочался Илья. Не давало ему покоя уснуть предупреждение отца. При выезде из Сиротино Алексей Романович отвел Илью в сторонку, принялся нашептывать: «Когда вам загрузят мертвеца, постарайтесь переправить его на Украину. Закопайте где-нибудь на сельском кладбище. А гроб везите дальше, куда вам будет указано. В гроб камней положите — для веса. И никому не признавайтесь, что мертвеца выбросили, как падаль. Труп заройте поглубже, чтоб собаки не достали. А с Миколы на всякий случай возьми слово, кто будет спрашивать, пусть говорит: что дали, то и погрузили. В гроб не заглядывали».

Прошлый раз загадкой был сам роскошный гроб, но Илья разгадал его сразу, как только пихнул в плавки продолговатый брусочек толщиной в два пальца. Из таких брусочков коломенские умельцы сложили гроб, обтянули его пленкой шоколадного цвета — получилось шикарное изделие. Но по дороге брусок напитался влагой, стал слоиться, каждый слой — стодолларовая ассигнация, а клей на вкус — чистая глюкоза. Вот и коломенских умельцев нужда заставила делать не только ракеты «Скад»… Когда в Коломне, по совету американцев, рушили ВПК, конструкторы-ракетчики, чтобы не голодать, намеревались лететь в Северную Корею, но их туда не пустили. Однако