разрешили подрабатывать у заказчиков с Кавказа. Тех всегда интересовала валюта.

Илья скоро пожалел, что «гроб под дуб» не доставили в Сиротино. Он тоже мог стать если не олигархом, то довольно крутым.

В то время, когда компаньоны, подложив под бока дерюжку, наполняли салон уазика молодым здоровым храпом, Зенон Мартынович Гуменюк входил в квартиру Шпехты.

Опять появилось на столе яблочное вино и несколько сортов словацкого сыра. Удивлять своего соратника разносолами Варнава Генрихович не мог, чтобы не возбудить зависти: вот, дескать, какой богатый адвокат! Скромность во всем, и прежде всего за обеденным столом, возвышает человека.

Варнава Генрихович не торопил гостя с отчетом. По заведенному правилу, они сначала выпили по бокалу бодрящего кислого, закусили соленым братиславским, поговорили о том о сем и, конечно же, о захоронении поляка-журналиста.

— И стоило ему безрассудно соваться в Ичкерию? — высказал свое недоумение Зенон Мартынович. — Послал бы кого-нибудь из наших, того же Перевышку. Он не отказался бы, если б его попросила Соломия. Дивчина крепко держит его за душу. Теперь он у нее, как пойманный ястреб. За файную валюту можно было бы им и пожертвовать.

В знак несогласия Шпехта покачал бородкой.

— Зенон, ты плохо знаешь Соломию. Дивчина с характером. Меня она предупредила, чтоб Миколу я не подставлял, иначе…

— Неужели влюбилась?

— Что ты хочешь — тело молодое. А она — истовая католичка. Ей байстрючонка рожать обычай запрещает.

— Это верно, — подтвердил Зенон Мартынович. — Характер у Соломии — не отнять. Прошлым летом — на Ивана Купалу — я познакомил ее с неженатым доцентом, кандидатом наук. Это тот самый, который «Капитал» Маркса читал как Библию. Когда-то в политучилище преподавал политэкономию.

— Подполковник Кормильцев?

— Кормильцев был уже давно полковник, и его перевели в Москву.

— По мастерству другого такого нет.

— Есть, Варнава Генрихович, только мы не знаем… Так вот, меня разобрало любопытство: кто кого перетянет в свою веру? Дня через три Соломия появляется в тире — злая-презлая. И на меня чуть ли не с кулаками: «Вы с кем меня случить хотели? — Орет, как на базаре: — Да от него запах, как из могилы!» Я рассчитывал, что заскорузлый доцент ласково предложит руку и сердце, а он ей попурри из Маркса: «Ничто человеческое мне не чуждо».

— Умные слова, не смейтесь. Гений, он даже среди самых умных — гений. Иное дело, Маркс своим умом не воспользовался в полной мере. В то время на своей гениальности мог бы сделать приличный бизнес.

Гуменюк вернул Шпехту в свое русло:

— Да, но до «человеческого» у них так и не дошло.

— Соломии нужна семья, — заметил Шпехта и, задумчиво помолчав, признался: — Если она выйдет замуж, мы ее потеряем как бойца. Женщина, если на нее не давит семейный груз, для дела она еще чего-то стоит.

— Я тоже об этом подумал. Да и Микола по природе семьянин. Мне надо было познакомиться с его родителями, только я не стал рисковать. У него отец — полная противоположность Пунтусу. Такие себя называют беспартийными коммунистами. Их и в партию не принимали — неудобные для начальства… Так что нам лучше от них держаться подальше.

— Напрасно. Нам нужно бороться за каждую семью, особенно на Слобожанщине. Это же открытые ворота в Россию.

— Смотря для кого. Для старого Перевышки они всегда были открыты.

— А для нас?

— Для нас еще долго будут закрытыми, потому что старого Перевышку уже не перековать. У него слишком много советского.

— Но Пунтуса жизнь перековала.

— Там, Зенон Мартынович, и перековывать нечего. Такие, как он, сродни гадюкам: гадюка шкуру меняет в зависимости от времени года, а этот — в зависимости от ситуации. Время сейчас на Украине, как при нуле градусов, то ли зима, то ли оттепель, смотря откуда ветер подует. Украина, как и вся Европа, выжидает: кто окажется притягательней — Америка или Россия?

— Скажите прямо — кто больше отстегнет?!

— Может, и так.

— И что — мы будем выжидать?

— Вы ездили — куда? — ответил Шпехта вопросом.

— Куда вы меня посылали.

— Я вас посылал на рекогносцировку. Вы человек военный. Нам предстоит сражаться теперь уже и за Восточную Украину. Будем отвоевывать души слобожан. — Он помолчал и не сразу ответил: — Пока только подает надежду Микола Перевышко.

— А семья Пунтусов?

— Кто? Илья?

— Хотя бы…

— Легкомысленный хлопец. От отца у него почти ничего.

— Вы знаете его отца?

— Догадываюсь.

— Как же ничего? Обижаете, Варнава Генрихович… Один раз увидели хлопца — и уже готово свое мнение.

— Для этого не надо пуд соли съедать, достаточно хотя бы раз увидеть, на что ваш хлопец способен. Весомы ли его поступки или так себе, что делай, что не делай, от таких поступков не остается даже пыли… Пока весомости я не заметил.

— А поездка в Чечню?

— Туда его сманили доллары.

— Не только. Он хотел себя испытать. Это я почувствовал сразу.

— И что вы предлагаете?

— Возьму его к себе. Буду нацеливать на содержательную жизнь.

— А не поздно?

— Варнава Генрихович, вы же мне сами толковали, что человек — это тесто: если оно в твоих руках, лепи из него что угодно.

— Правильно, — кивнул Шпехта своей седеющей козлиной бородкой. — Лепи, пока его душа не зачерствела… Об этом я тоже вам толковал…

— Помню. Вот и я поработаю. Подойду к Соломии с другого боку.

— Тогда подходи через Миколу. Но в данный момент через Миколу не обязательно. Пусть Микола относительно Соломии остается в неведении. Пока. У нее, не буду от тебя скрывать, с одним полевым командиром возникла загвоздочка. Слабовата оказалась на передок.

— Это неправда, — резко возразил Гуменюк. — Соломия — дивчина крепкая, волевая. Ее чем-то подпоили, иначе она не отдалась бы этому мавру. Сразу не призналась, что понесла. Это не Львов, чтоб побежать на консультацию. А если в тех условиях обратиться к местному врачу, тот сначала получит удовольствие от этой женщины, а потом даст направление в Грузию к знакомому гинекологу. И гинеколог тоже потребует для себя удовольствия… Дети гор — у них свои обычаи… Вот и тянула Соломия, надеялась на скорое возвращение. Время было упущено.

Гуменюк от негодования сцепил челюсти, не удержался — сквозь зубы разразился матом. Раньше в присутствии Шпехты ничего подобного он себе не позволял.

— Так можно Соломию потерять… И с Миколой надо осторожно объясниться, иначе хлопца потеряем. Он нам еще не раз пригодится. Далеко не каждый способен рисковать из-за дивчины. Теперь рискуют разве что за очень большие бабки…

— Вот Илья за бабки и рисковал, — жестко вставил слово Варнава Генрихович. — Поступил