В начале семидесятых Босха, тогда еще молодого патрульного, приписали к Ньютонской зоне покрытия, включавшей в себя район Искусств. В те времена он назывался «складским районом». Местечко было не из приятных: заброшенные здания, лагеря бездомных и разгул уличной преступности. Позже Босх перевелся в Голливудское отделение, так и не застав здесь эпохи Возрождения. Теперь же он с восхищением смотрел, как переменилось это место. Босх понимал разницу между фреской и уличными граффити и знал, что оба эти направления можно назвать искусством лишь с натяжкой, но фрески в районе Искусств были по-настоящему красивы, выполнены с душой и чем-то похожи на рисунки в Чикано-парке.

Босх прошел мимо «Американца». Этому зданию было больше ста лет. Изначально, еще во времена сегрегации, в нем была гостиница для чернокожих артистов эстрады. В семидесятые именно здесь зародилось движение художников и дала ростки лос-анджелесская панк-сцена.

Вибиана Веракрус жила и работала через дорогу от «Американца» — в облицованном кирпичом четырехэтажном здании со складскими окнами в металлических рамах. Когда-то в нем была картонная фабрика. Именно здесь производили вощеные ящики для фруктов, ставшие визитной карточкой Калифорнии. У входа в здание висела медная табличка с его историей и годом постройки: 1908.

На двери не было ни замков, ни запоров. Босх вошел в тесное, выложенное кафелем фойе и взглянул на стенд с именами художников и номерами студий. Веракрус жила в лофте 4-Д. Рядом был еще один стенд — с объявлениями о собраниях жильцов по поводу стабилизации арендной платы и протестов против заявлений о перепланировке, поданных в городскую ратушу. В обоих списках значилось неровно написанное имя «Виб». Еще на стенде висел флаер — в нем говорилось, что в пятницу вечером в лофте 4-Д состоится просмотр документального фильма о семидесятых годах и основании района Искусств. Фильм назывался «Молодые отщепенцы». Флаер возвещал: «Наш дом превыше жадности!» Похоже, Вибиана Веракрус в какой-то мере унаследовала от матери склонность к общественно-политической деятельности.

Ноги у Босха все еще болели после позавчерашней пробежки по склону, и у него не было никакого желания вступать в единоборство с тремя лестничными пролетами. Он нашел грузовой лифт с вертикальной ручной дверью и со скрипом отправился на четвертый этаж. Лифт был размером с гостиную, и Босху стало неловко, что он тратит такое огромное количество электроэнергии на себя одного. Очевидно, этот лифт остался еще со времен предыдущей инкарнации здания, когда здесь располагалась картонная фабрика.

Последний этаж был разделен на четыре лофта с выходами в серый промышленный коридор. Нижняя половина двери с надписью «4-Д» была обклеена мультяшными стикерами. Судя по их бессистемному расположению, над дверью потрудился ребенок — скорее всего, сын Вибианы. Чуть выше была табличка с часами приема, когда Вибиана могла встретиться с покупателями готовых работ и ценителями ее творчества. По средам она принимала с одиннадцати до двух, так что Босх явился с запасом в пятнадцать минут. Он подумал, не стоит ли просто постучать в дверь: ведь он пришел сюда не для того, чтобы смотреть скульптуры. Но еще он надеялся сперва взглянуть на эту женщину и понять, что она за человек, а потом уже говорить с ней о наследстве с невообразимым количеством нулей.

Пока он решал, как быть, на лестнице рядом с шахтой лифта послышались шаги. Вскоре Босх увидел женщину. В одной руке у нее был ключ, а в другой — стаканчик замороженного кофе. Женщина была в комбинезоне, на шее у нее висел респиратор. Увидев у своей двери незнакомого мужчину, она сделала удивленное лицо и сказала:

— Привет.

— Привет, — сказал Босх.

— Чем могу помочь?

— Э-э-э… вы Вибиана Веракрус?

Босх знал, что это она. Женщина была похожа на Габриелу с фотографий на пляже гостиницы «Дель Коронадо». Но он все равно указал на дверь с надписью «4-Д», словно обращаясь за поддержкой к табличке с часами приема.

— Да, это я, — ответила женщина.

— Я, наверное, слишком рано. Не знал, что у вас все расписано по часам. Надеялся взглянуть на ваши работы.

— Ничего страшного. Уже почти одиннадцать. Я все покажу. Как вас зовут?

— Гарри Босх.

Похоже, имя было ей знакомо, и Босх подумал: наверное, мать нашла способ связаться с Вибианой, хоть и обещала не делать этого.

— Так звали знаменитого художника, — сказала Вибиана. — Иероним Босх.

Босх понял, что ошибся.

— Знаю, — сказал он. — Пятнадцатый век. Вообще-то, мое полное имя тоже Иероним.

Отомкнув дверь, Вибиана оглянулась на него:

— Шутите?

— Нет, меня правда так назвали.

— Странные у вас родители.

Она открыла дверь:

— Входите. Сейчас здесь лишь несколько работ. В галерее на улице Фиалок есть еще парочка. И еще две штуки на станции «Бергамот». Откуда вы обо мне узнали?

Босх не удосужился подготовить легенду заранее, но ему известно было, что станция «Бергамот» — это галерейный кластер на старом железнодорожном вокзале в Санта-Монике. Гарри никогда там не был, но решил, что для легенды это название вполне подходит.

— Видел ваши скульптуры в «Бергамоте», — сказал он. — Утром у меня были дела в Даунтауне, и я решил взглянуть, что еще у вас есть.

— Отлично, — произнесла Веракрус. — Что ж, зовите меня Виб.

Она протянула ему руку, и они обменялись рукопожатием. Ладонь ее была загрубелой и шершавой.

В лофте было тихо. Босх решил, что ребенок в школе. В помещении стоял резкий химический запах, и Босху сразу вспомнилась дактилоскопическая лаборатория, где предметы перед снятием отпечатков окуривают парами цианоакрилата.

Правой рукой Вибиана указала за спину Гарри. Обернувшись, он увидел, что передняя часть лофта отведена под студию и выставочное пространство. Скульптуры были громоздкие: благодаря грузовому лифту и двадцатифутовым потолкам Вибиана имела возможность не сдерживать своих творческих порывов. Три завершенные работы стояли на поддонах с колесиками, чтобы их можно было перемещать с места на место. Наверное, в пятницу вечером их укатят в сторону, чтобы не мешали смотреть кино.

Рядом была рабочая зона с двумя верстаками и набором инструментов. На поддоне стоял огромный блок какого-то материала, похожего на губчатую резину. В нем начинали угадываться контуры человеческой фигуры.

Законченные работы были многофигурными диорамами из белой акриловой смолы, вариациями на тему нуклеарной семьи: мать, отец и дочь. На каждой диораме фигуры взаимодействовали по-разному, но дочь всегда смотрела в сторону от родителей, и черты ее лица были смазаны. Нос и надбровные дуги находились на месте, но ни глаз, ни рта не было.

На одной из диорам отец был изображен в роли военного, с разгрузкой и рюкзаком, но без оружия. Глаза его были закрыты. Этот человек был похож на Доминика Сантанелло, чье лицо Босх уже не раз видел на фотографиях.