Олег собрался с силами, встал, а когда старик приблизился,поклонился в пояс:

— Прости, что я вломился так неожиданно...

У старика, седого как лунь, лицо было удивительно чистое, аглаза ясные и светлые. Взор, как заметил Олег, не только чист и светел, нопросветлен, словно этот человек в самом деле ухитрился найти путь жить вединстве со всем миром, ни с кем не драться и не кусаться, и, что удивительно,его никто не кусает тоже.

Непривычно добрые глаза смотрели на Олега приветливо,по-дружески, словно на любимого племянника, которого видел последний раз вдетстве, а теперь разглядывает с радостным изумлением.

— Я слышал, — сказал Олег с поклоном, — что ты, великий,отыскал путь, как сделать людей счастливыми...

Старик светло улыбнулся:

— Невозможно сделать людей счастливыми, если они того нехотят. Или им не нравится такой путь к счастью. Но у меня, верно, есть такойпуть.

Сердце Олега часто-часто забилось. Он спросил жадно:

— Ты смог бы научить?

— Если захочешь, — ответил мудрец с ласковой улыбкой.

— Еще как, — вырвалось у Олега. — А что... какую службу тебеза это?

Старик укоризненно покачал головой. В голосе прозвучали укори печаль одновременно:

— Вижу, ты уже столкнулся с жизнью... Мудрость не иссякаетоттого, что ею делятся. Может быть, приумножается даже. Если хочешь, я смогутебя учить...

Грохот ста тысяч барабанов не смог бы заглушить вопль, чтовырвался из измученной, истерзанной груди Олега:

— Научи!

Над головой удивительно чистое голубое небо, справа и слеваневысокие стены из хрупких цветов, настолько нежных и беззащитных, что любойдикарь остановится, залюбуется, а потом робко отойдет, напролом не попрет, этоне толстая стена из бревен или камня, эту стену проломить — все равно чтовоткнуть нож в собственную грудь...

Голос старого мудреца звучал грустно и размеренно:

— Что может знать варвар, который идет на поводу своихчувств, а не разума?

Олег поперхнулся, проглотил заготовленные слова. Голос дрогнулпомимо воли:

— На поводу... Я иду на поводу?

— Лишь тот человек, — сказал Сосику, — что умеет смирятьсебя. Так образуется человеческое общество, где правит... в отличие от волчьейстаи, старый умудренный жизнью человек, которого даже подросток можетприхлопнуть ладонью. В волчьей стае правит самый сильный! Но потому волкамникогда не сравняться с человеком... нет, с одним справится даже одинокий волк,а вот если волчье общество на человеческое...

Олег кивал, сердце колотилось. Мудрец говорил ему то жесамое, что он сам твердил себе постоянно, что говорил Мраку и Таргитаю, а тетолько смеялись и отмахивались.

— Да-да, мудрый... Но что делает человеческое общество стольсплоченным и сильным?

— Подчинение, — ответил Сосику неспешно. В глазах блеснуланасмешка. — Легко подчиняться более сильному, это могут и волки. А вот суметьзаставить себя подчиниться более слабому... С виду более слабому, ибо мудрецникогда не бывает столь силен, как деревенский кузнец. Зверь подчинить себя неможет, но и люди могут далеко не все... Увы, человек тот же зверь, он ведомчувствами...

Олег воскликнул трепетно:

— Да-да, мудрый! Ты говоришь божественные вещи! Научименя...

Он упал перед ним на колени, обхватил ноги мудреца, такиеслабые и по-старчески высохшие, без сильных мышц, но он, Олег, в отличие отМрака, знает, что настоящая мощь человека не в мышцах ног, как у коня, не всиле рук, как у медведя, вообще не в силе мускулов, а в той неведомой силеразума, что дадена только человеку, но и человеки умеют пользоваться лишьнемногие...

Его трясло, он наконец-то нашел, нашел!

Сосику с трудом поднялся, высохшие кости хрустнули. Олегвскочил с готовностью. Дорожка петляла между кустами роз, иногда пряталась вгустой траве, Олег ощутил влажный воздух раньше, чем увидел изящный пруд. Вдольберега, как спины гигантских черепах, шли плотно прижатые одна к другоймассивные глыбы красного гранита. Темная вода стояла почти вровень с камнями,половину пруда закрыли широкие мясистые листья.

Сосику кивнул на середину пруда:

— Здесь полное единство со всем миром. Прислушайся, тыощутишь всем сердцем, всей душой.

Его одухотворенное лицо излучало свет, Олег невольноподумал, что в этом старике жизни больше, чем в встреченных ранее молодыхмужиках, которым бы только поскорее дотерпеть до старости, чтобы на печь, амолодые чтоб кормили. Не Сосику черпает силу и молодость из этого сада, а этивсе деревья, травы, цветущие розы подпитываются его силой, его жизнью. Или же ион, и этот сад поддерживают друг друга, дают силы, мощь.

— Что нужно делать? — вырвалось у него нетерпеливое.

— Научиться терпению, — сказал мудрец мягко. Глаза его сталигрустными. — Я сколько и скольких потерял из-за своей... Молодость хочет всегои сразу, а на этом ее и ловят те, кто поопытнее. Ослепленные великимивозможностями, вы легко попадаете в ловушки, из которых нет возврата... Вывсегда готовы на первое же, что приходит в голову, но что приходит в голову илюбому зверю, но недостойно человека...

— Что это?

— Вы всегда готовы дать сдачи, — сказал Сосику невесело. —Даже заранее. Даже тогда, когда вам только показалось, что на вас хотят напастьили чем-то задеть. Вы не успеваете осмыслить... ибо то, что вам кажетсянападением, давлением, зачастую как раз и несет благо. Увы, дать сдачу легко!Можно еще и гордо оглядеться по сторонам: вот какой я лихой! А слово «лихой»ведь от «лихо»...

— Что я должен? — повторил Олег нетерпеливо.

Он косился по сторонам, готовый прыгнуть хоть в пруд с этимисонными кувшинками и жабами, только бы начинать быстрее овладевать мастерствомчародея.

— Научиться смирению, — ответил мудрец. Он с сомнениемоглядел Олега, его широкие плечи, пудовые кулаки. — Смирение — это победа надсобой, над своими звериными привычками! Нам дано многое, а вот смирение мыдолжны воспитывать сами. Смирение — самое трудное для человека. Особенно длямолодого и сильного. Но только смирение раскрывает тайники души, придаетсилы...

Олега затрясло от нетерпения, выпалил:

— Говори, что делать? Что? Я сделаю все!

Сосику помедлил, его взор обежал поверх верхушек сада, затемвернулся к ласкающему взор пруду:

— Видишь вон корягу?

— Да!

— Ты можешь за нее держаться. В воде тебе надо пробыть...пробыть...