Да, Марта, вы женщина – вы должны понять ее. В ней живет это предчувствие главной встречи – с олимпийцем, с носителем судьбы. Оно накапливается в ней, как заряд в электрическом скате, оно светится во взгляде, каждый волосок упруго привстает на своем внезапно окрепшем корешке, каждый лейкоцит и эритроцит ускоряет свой бег по кровеносным туннелям. И если ей вдруг покажется, что он – это вы, что встреча свершилась, этот заряд накопленного предвкушающего обожания, нерастраченного восхищения бьет вас глубоко и надолго, я испытал это на себе, в момент нашей первой встречи с ней, когда шел между компьютерами в далекой туристской конторе и напоролся на ее напряженный взгляд, полный не заслуженной мною преданности. И Поль ваш напоролся точно так же, и десятки других, прошлых и будущих – обожглись, обжигаются, обожгутся, останутся опаленные позади.

Да, ею можно упиться, как будто кинокартиной, или поэмой, или симфонией, но никому не завладеть ею навек. Не завладеть этой линией бедра, нежно приподнявшей линию платья. Ни быстрым плечом, включающим свет, ловящим загар, уносящим поцелуй. Ни косметическим наплывом лица, обрамленного позолотой волос, заполняющего крупным планом весь отпущенный вам экран. Ни музыкой шеи, ни ландшафтом груди. Разве можно получить в полную собственность стаккато стопы, вниз, за край объектива, на поиск ступеней, или крещендо неслышных касаний чулка о чулок, или хореи улыбок, которые так быстры в разговоре и так чудно рифмуются со взлетами ресниц. Из-под которых летят лучи для роста любовных горошин. Проникающие даже издалека, сквозь линзы и зеркала аппарата. Шевелящие застарелую боль.

Нет – никому, никогда. Ни тебе, седовласый и важный, идущий сейчас рядом, в парижском костюме по эскизу Пикассо, в галстуке, раскрашенном Матиссом, ни твоей руке, лежащей на ее плече, ложащейся на пленку с каждым щелчком затвора. И ты останешься позади, не догонишь в своем шикарном, швейцаром подкачанном «ягуаре». Лишь нефтяные шейхи и халифы знают, как ловить чару, или думают, что знают, – как прятать навеки в гарем. Но выживает ли она там? Что-то не видно, нет, не похоже. А мы всё еще играем с огнем, всё даем этим кинопоэмам летать меж нами свободно – и мучить, мучить.

После утренних фотоохот у Хилтона Антону нечем было занять себя. Он уже выспросил у швейцара имя седовласого плейбоя – мистер Стокбридж, телекоммуникации через спутники, тянет миллионов на десять. Адвокат Антона вздохнет с облегчением. Особенно если Антону удастся поймать в кадр хоть мимолетный поцелуй. Пока же надо было чем-то заполнить время до прибытия отремонтированной «Вавилонии». Он решил пойти на прием в посольство.

Мистер товарищ Глухарев суетился у входа, сортируя прибывающих гостей. Он был счастлив снова увидеть мистера Себежа. Одной рукой он тряс его ладонь, другой – пожимал ему локоть.

– Хотите сыграть в очередь? О, это у нас такая лотерея – с национальным колоритом. Будут разыгрываться призы. На запястье ставится номер. Мужчинам – нечетный, женщинам – четный. Выигрывает всегда пара. Нужно найти свою, так сказать, соседку по очереди. Вы не против?

– Отчего же…

– Дайте я сам напечатаю вам. Это очень забавно. Не беспокойтесь, краска легко смоется. Обычным мылом. Вот вы теперь номер сто тринадцатый. Ищите свою сто четырнадцатую. А пока я представлю вас двум немецким красавицам. Они немного дикие, но очень прогрессивные девушки. Только недавно вышли из тюрьмы. Я бы и сам не прочь с ними пофлиртовать, но – на работе. Ингрид, Гудрун – идите сюда. Смотрите, кто к нам пожаловал! Сам мистер Себеж, капитан знаменитой «Вавилонии»!

Красавицы вынырнули из толпы, прильнули, защебетали.

– Как вы себя чувствуете? Наверное, вам до сих пор снятся рыбные кошмары? Мы тоже держали голодовку в тюрьме, можем вас понять. Но все же вода у нас всегда была. И вы продолжите свое плавание? Только не заезжайте в Германию. Там сейчас началось повальное антикошачье безумие. Кошек травят, рубят, стреляют. Об этом писали в газетах. За что? Спросите что-нибудь полегче. Расовые законы оказались ошибочными, но кто-то ведь должен быть виноват во всех наших несчастьях. Кошек ловят сотнями и продают для экспериментов. Консервы фирмы «Пиргорой» там не пойдут.

– И в Америке у них немногим лучше. Я видела по телевизору. В одном техасском городке запретили выпускать кошек на улицу без поводка. Приняли специальный закон. Потому что бескошатники жаловались, что кошки вытаптывают им газоны. Поглядели бы вы на несчастных тварей, которых волочат по земле на поводках. Они упираются всеми лапами, орут, скребут когтями по асфальту. Ужас!

– За что вас посадили в тюрьму?

– Мы разбили витрину одному филателисту. Вернее, слегка взорвали. В знак протеста. Наша группа раскрыла заговор филателистов всего мира. И вообще коллекционеров. Коллекционирование – это ведь реализация самой страшной человеческой страсти. Это жадность в чистом виде. Это накопление ради накопления. Наркомания стяжательства. Скрытый филателизм правит миром.

– А нумизматика?

– И она тоже. Но филателия – центр заговора. Недаром она родилась вместе с империализмом – в середине прошлого века. А для чего захватывали колонии? Чтобы выпускать обманно-красивые марки, морочить людям головы. Видели вы когда-нибудь марки острова Борнео, Берега Слоновой Кости, Кюрасао, Гвинеи? Весь этот пестрый обман всегда служил одной цели: взвинчиванию стяжательских инстинктов. Или еще нарочно выпустят двадцать штук с каким-нибудь неправильным числом зубчиков и лет через десять продают их по миллиону за штуку как редкую диковину. Наш лидер очень убедительно разоблачил все это в книге «Раковая опухоль филателии». Если хотите, мы пришлем ее вам.

Антон сказал, что обязательно. Когда он вернется из поездки в Перевернутую страну. До этого у него просто не будет времени. Отремонтированная «Вавилония» уже плывет к английским берегам. Будет в Ла-Манше дня через два. К тому времени он получит советские визы и присоединится к своей команде.

Дипломатический хоровод кружил вокруг них, сжимаясь все теснее. Прогрессивные мешались с реакционными. Антон чувствовал, что пьянеет не на один выпитый стакан пунша, а по крайней мере на пять. Не подливают ли они водку во все напитки? Говорят, у них в старину купцы по утрам пили шампанское из чайников. А царь заставлял гостей осушить кубок Большого орла размером с ведро. Кто выживал, имел шанс наутро проснуться министром.

Офицеры эскадры и разогретые замаскированной водкой дипломаты со смехом кинулись занимать свои места в очереди. «Вас здесь не стояло!» – «Как не стояло?!» – «А номер!» – «Глядите на номер!» – «Это никакая не восьмерка, это они тройку так пишут!» – «Эй, сейчас милицию позову!»

Сто четырнадцатой оказалась Мелада. Случайность? Или подстроено?

– Вам весело? Правда ведь, сегодня ужасно весело?

Очередь прижимала их друг к другу. Все отпущенные ему силы осязания стремительно перемещались из кончиков пальцев в кожу спины. Ему казалось, что он мог бы подробно описать все ее лямки, пряжки, резинки. Очередь продвигалась вперед рывками. (Выигрывает одна пара из десятки, остальные уходят не-отоваренными.) На время перебежки он терял ее и потом жадно ловил назад всей спиной.