и, скрежеща зубами, попытался встать на колени. Вскоре ему это удалось.

— Давай, — прохрипел Евгений.

Изо всех сил они потянули Невелис вверх. Вскоре над уровнем бетонной плиты показалась её голова, затем выглянули плечи, и через пару минут девушка была спасена. Едва не лишившись чувств, она прильнула к груди Леона и заплакала, более не в силах сдерживаться. Мужчина попытался успокоить её, но понял, что это бесполезно. Он и сам был в шоке, его сердце бешено колотилось, руки дрожали, и лишь Раапхорст выглядел спокойным, по крайней мере, бывшему солдату так показалось, ведь в темноте сказать наверняка было сложно.

— Спасибо тебе, — сказал Леон. — Без тебя…

— Всё хорошо, — Евгений улыбнулся. — Она не упала.

***

Нынешний вечер, проведённый у костра, отличался от всех остальных. Леон не перечил Раапхорсту, не смотрел на него волком и был странно молчалив. Евгений не мог этого не заметить, поэтому перед тем как лечь спать, он подошёл к солдату, чтобы поговорить. Тот посмотрел на него и улыбнулся. Черноволосый мужчина хотел что-то сказать, но Леон оборвал его жестом и произнёс лишь одно слово:

— Прости…

Ⅱ

Первый город Арпсохора, встретившийся эовинам на пути, Нойвен, представлял собой небольшое поселение, занятое семьями солдат-пограничников, отбывающих здесь срок службы. Путники явились с запада, со стороны вражеской границы, так что вскоре городок, привыкший к тишине, заклокотал.

— Кто эти люди? — шептались меж собой горожане. — Шпионы Дексарда?

— Ну, разумеется!

— Нет, как можно? Вы посмотрите на них. Едва на ногах стоят.

— На то и расчёт! Да вы только посмотрите, во что они одеты…

Домыслы множились, а, тем временем, Раапхорсту, Леону и Невелис нужно было всего лишь поесть и отдохнуть после тяжёлого пути. Эовины никому не желали зла, но коллективное сознание отрезанного от мира поселения, чьи жители были и без того напуганы начавшейся войной, наделил пришельцев поистине дьявольскими чертами. Потому мирные жители при виде путников в ужасе разбегались, и друзьям ничего не оставалось кроме как идти по пыльным обезлюдевшим улицам в надежде, что хоть кто-то согласиться помочь. К полудню они миновали центр города, вышли на какую-то площадь, вымощенную убитым старым камнем, и остались там, более не в силах двигаться. Они сели на скамейку, стоявшую под голой липой, и, несмотря на холод, задремали, прижавшись друг к другу.

Очнулись они через час. Их разбудили шаги, громыхавшие по площади. Открыв глаза, Невелис, Леон и Евгений огляделись. Вокруг них, на расстоянии около десяти метров, выстроились несколько мужчин в военной тёмно-синей форме. В руках каждый держал винтовку и, видимо, был готов стрелять по первому приказу старшего офицера. Тот стоял в центре — усатый чернобровый мужчина — и строго смотрел на пришельцев.

— Дёрнетесь, и конец. Поняли? — грозно проговорил он, проведя ребром ладони по шее.

Невелис, услышав непонятную речь, в ужасе округлила глаза. Леон, прислушавшись к чужеродным мыслям и поняв их, кивнул, Евгений побледнел.

— Хорошо, — произнёс солдат. — Кто вы? Только не врать, иначе исход будет тот же самый, как если бы вы попытались бежать. Ну же…

Леон хотел что-то сказать, но Евгений жестом остановил его. Сконцентрировавшись, черноволосый мужчина мысленно ответил: «Мы граждане Дексарда».

— Предатели? — будто не заметив, что Евгений ответил, не открывая рта, спросил командир пограничников.

— Чтобы предать, надо сначала поклясться в верности, — на этот раз Евгений ответил на ломаном арпсохорском наречии и тотчас пожалел: Леон, также немного знавший этот язык, поменялся в лице и побледнел. Низвергнутые идеалы презрительно смотрели на него, и взгляд этот был невыносим.

— А вы, значит, не клялись? Ты-то, может, и нет, а твои дружки? Ясно же, что на них военная форма. Предатели, значит, и больше никто, — офицер замешкался, не понимая, почему черноволосый мужчина, произнёсший первые слова так чётко и понятно, теперь заговорил с ужасным акцентом. Так ничего и не поняв, озадаченный солдат подошёл к сидящим. Те не шевелились, помня о прозвучавшей недавно угрозе.

— Мы не хотим причинять вам вред, — снова заговорил Евгений и приготовился на всякий случай мысленно переводить. — Мы идём в столицу. Я друг императрицы Дексарда — Софии Атерклефер, принцессы Альстрайм.

Раапхорст вздохнул. Он надеялся, что эти слова как-то повлияют на ситуацию, изменят её в лучшую сторону, но его попытки говорить на чужом языке лишь рассмешили командира и солдат. Мужчины с винтовками дружно засмеялись, словно услыхав похабную шутку, и замолкли, когда старший офицер махнул рукой. Он подошёл ближе и внимательно посмотрел на Евгения.

— Даже если бы это было так, а доказательств крепче слов у тебя нет, то даже тогда тебя приняли бы где-нибудь ближе к столице, но не здесь. Вражеская императрица такой же враг, как и все дексардцы. А теперь пойдёмте. Нам нужно допросить вас, делать это лучше в каземате. Взять их!

Путники молча сидели на скамье и не реагировали на солдат, на их приказы и крики. Друзья поняли, среди пограничников не было эовинов, и это значило, что бояться их не стоило. Закрыв глаза, Евгений сосредоточился, в пространстве завыла расстроенная скрипка, затем что-то щёлкнуло и стихло. Пограничники зашатались, словно пьяные, и вскоре покинули площадь, забыв и о пришельцах, и о только что прозвучавшем приказе. Эовины же на время стали как бы невидимыми, незаметными, незначительными.

Ещё немного посидев, они встали и снова побрели по улицам, скрытые псионической завесой Раапхорста. Эовраны бесшумно следовали за ними, наблюдая за хозяином сверху. Наконец, друзья нашли то, что искали. Это было неказистое двухэтажное здание с серым каменным крыльцом, узкими окнами и высокой крышей. Над дверьми висела изрядно потрёпанная непогодой вывеска: «Гостиница».

С трудом переведя наполовину стёршееся слово, эовины вошли внутрь.

— Всё-таки я предатель… — сказал Леон, снимая с себя верхнюю одежду. — Как бы ты ни убеждал меня, но я отрёкся от своей клятвы.

Евгений молчал.

— Я презираю себя, — продолжал Леон. — Я слабак, клятвопреступник, ничтожество…

Невелис, услышав это, хотела было возразить, но Раапхорст не позволил ей. Он покачал головой и как можно спокойнее сказал:

— Клятва — это не подпись в договоре о пожизненном рабстве. Клятва — это проявление добровольного желания служить или, если хочешь, высшей любви. Любви к человеку, государству, чем и кому угодно. Если ты не любишь, зачем страдать?

— Но я любил…

— Нет, ты любишь и сейчас. Дексард и Невелис. Разве не так?

— Так.

— Вот и продолжай их любить и надейся, что нам удастся спасти их. Об остальном забудь, — Раапхорст нахмурился. — Я понимаю твои страдания, ведь я предал то, что любил, но такова жизнь. И, поверь,