О да, она может показаться неловкой и неумелой. И в седло не может сама забраться, и в воду прыгнуть, и на ровном месте запинается. Но стоит только посмотреть, как она движется в танце, или как ловко она сотворила из обычной похлёбки вкуснейшее кушанье, не имея даже собственного ножа — то сразу же понимаешь, что она очень даже ловкая, и умелая тоже. И сказки эти её — заслушаешься!

И ведь ей в дороге тяжело. Фалько помнил свой первый поход верхом, ему было лет тринадцать, и дед его не жалел. Целый день в седле с непривычки — не сахар и не мёд, а ведь держится, не ноет, не скандалит. И вообще только раз на его памяти не сдержалась, но там они с Астальдо были теми ещё ослами, она права. Стал бы он обсуждать таким образом знатную даму, за плечами которой — мужчины её рода? В её-то присутствии? Нет, конечно. И потому, что получил бы на орехи, и потому, что вообще не стоит так делать. Так что… нет, он не испытывал желания узнать, насколько далеко она может отправить его самого.

И как будто непривычна к длинному платью, раз то и дело запинается, что она там у себя вообще носит-то? Те забавные штаны из синей плотной ткани, облегающие ноги? И удивительные белые ботинки на толстой подошве? Одно точно — корсета на ней нет, во всяком случае — обычного жёсткого дамского корсета, не позволяющего оценить гибкость. У Элизабетты, если судить на ощупь, что-то там определённо есть, но не утягивающее талию и не спускающееся на бёдра. И никаких костей и деревяшек. За прошедшее время Фалько в этом убедился, несколько раз как бы случайно обхватывая её уютные бока, когда в этом не было никакой разумной необходимости.

Как же она всё-таки хороша! Да что там, будь его воля — звал бы Лизой, растрепал бы уже её косичку эту забавную и перебирал волосы, необыкновенно мягкие на ощупь. И посадил на колени, и развязал все шнурки на её сорочке, и увидел наконец-то, что у неё там, внутри, и забрал себе её всю, с нежной кожей, бездонными глазами и негромким смехом! Но…

Фалько предполагал, что прекрасная чужеземка — маг. Ну не бывает такого, чтобы всё разом — и голос, и убеждение, и настойчивость, и душевная сила, и чтобы при этом — простая женщина. Однако же, сама она утверждает, что в её краях магии нет вовсе, магов тоже, всю магическую работу исполняют технологии, а про магов только сказки рассказывают. Но вдруг она сама заблуждается? Вдруг она чего-то о себе не знает?

Из всех сказок, которыми в детстве баловал его дед, Фалько больше всего любил историю о девушке, оказавшейся духом воды. Пришла в дом, как обычная женщина, и попросилась на ночлег, а хозяин дома, человек знатный и богатый, отправил её на сеновал. Там бедный рыбак поделился с ней плащом и свежим сеном, и они, как далеко не сразу понял юный Фалько, провели вместе неплохую ночь, а утром она исчезла. Но рыбаку с тех пор стало во всём везти, и он скоро выбился в капитаны большого корабля, а потом и в адмиралы флота, а хозяин того богатого дома потерял всё и только перед смертью понял, как ошибся.

Конечно, Элизабетта никак не походила на духа воды, она и воду-то любит только согретую и в ванне, а плавать не умеет вовсе. Но не духами воды едиными, как говорится, такого рода сущностей в мире много, и они показываются людям чаще, чем люди думают. Фалько крепко подозревал в чужеземке если не мага, так волшебное создание, оттого ещё и был с ней всегда крайне вежливым, не только потому, что с женщиной вообще надо быть вежливым, а иначе кто ты есть.

Был способ узнать это доподлинно. Но тогда дороги назад не будет, и всем им придётся жить с тем, что они узнают. Не нужно осложнять и без того непредсказуемый поход — ну, сколько получится. Фалько подозревал, что их ещё ожидают на этом пути разные неприятности.

Поэтому пока живём, как живётся. И вообще, не пора ли пойти наверх, в швейную мастерскую, и достать оттуда предмет его греховных мыслей? Завтра тоже день, вот пусть и идёт туда с утра, а сейчас он уже соскучился.

Наутро Лизавета и Тилечка поднялись рано, наскоро позавтракали и отправились в мастерскую. Там уже командовала госпожа Норберта, а от камина плыл густой кофейный запах.

— Хотите чашечку? — спросила госпожа Норберта, увидев, как Лизавета принюхивается, а Тилечка хихикает.

— Не откажусь, — улыбнулась Лизавета. — Очень люблю, ничего не могу с собой поделать.

— А зачем с собой что-то делать? — удивилась госпожа Норберта. — Вы при Ордене, Орден богат, да и маг этот, который вас привёз, не выглядит скупым. Он вас с собой возит, чтобы вы ему сказки рассказывали?

Нет, чтобы артефакты воровала, подумала Лизавета. А вслух согласилась.

Ей выдали ленты, из которых нужно было собрать рукав, чтобы она обработала у них края и пришила серебряную тесьму. Это несложно, только небыстро. Тилечку тоже приспособили к каким-то простым, но длинным и оттого муторным швам.

Лизавета вспомнила, на каком моменте она вчера остановилась, и продолжила рассказывать про приключения прекрасной Анжелики.

На обед они с Тилечкой не пошли. Поесть можно и здесь, а время дорого, и ходить туда-сюда нечего. Ещё вечером вещи собирать. Поэтому нужно успеть до вечера как можно больше.

Обед швеям принесли прямо в мастерскую. Густой фасолевый суп, мясной пирог, нарезанные овощи и варенье на сладкое. Варенье было из персиков — прозрачное, медового цвета, с приятной лёгкой горчинкой. Ела бы и ела, думала Лизавета. Впрочем, у неё неплохо подобрались спина и живот, может быть, как раз от того, что в пути у них не было ни пирожных, ни варенья?

За обедом швеи спросили — а где гостьи будут справлять Перелом Года? Жаль, что они наутро уезжают, здесь, в Палюде, будут гулянья, и на всех улицах будут жечь костры, и в замковом дворе тоже, и все будут ходить всю ночь по улицам, ходить друг к другу в гости, дарить подарки, гадать на будущий год, садиться пировать за богато накрытые столы и ждать рассвета. Потому что кто уснёт в такую ночь, то или вовсе не проснётся, или увидит во сне свою смерть. В самую длинную ночь года Солнце борется с Великой Тьмой, и побеждает. И все-все людские сердца важны для этой битвы, в такую ночь не спят!

Это всё было очень любопытно, но Лизавету поразила мысль о том, что через десять дней, оказывается, зимнее солнцестояние, то есть — дома десять дней до Нового Года. Это она здесь уже почти два месяца? И они так быстро пролетели? Она всегда думала, что на работе да в домашних делах время быстро летит, но здесь, в этом странном мире, оно летело просто стремительно. И у Настасьи скоро первая сессия, а потом Лизавета обещала ей купить билеты домой, ведь обе уже соскучились. И как всё это теперь? Поедет ли Настя, зная, что её нет? Купит ли ей кто-нибудь билеты — Вадим или Вася, или бабушка с дедом? Эти мысли вызывали слёзы, поэтому от них пришлось поскорее отрешиться. Как от той боли, о которой говорила накануне Тилечка. Доесть варенье, допить кофе и шить.

Шили допоздна. А по ходу Лизавета ещё успевала думать про здешний новый год и подарки. Вообще надо сделать подарок Тилечке. Кто ещё, если не она? И подарок Соколу, он с ней столько возится! Но где ж ей взять эти подарки? Почему она не узнала о празднике позавчера, когда ходили на ярмарку, там бы точно что-нибудь придумалось! А теперь как быть? Ярмарка закончилась, утром они уезжают из города… Эх.