Утром мы вместе с Сетом объезжали плантацию, гордо осматривая бескрайние склоны холмов, густо поросшие свежими зелеными чайными кустиками. Мне приятно было наблюдать за склонившимися над растениями сборщиками чайных листьев, у каждого из которых через плечо висела большая корзина. В основном это были женщины, и выглядели они очень колоритно, поскольку их головы были повязаны большими цветными платками, ниспадавшими на плечи и защищавшими их от жаркого солнца.

Возвращаясь домой, я общалась с Клитией и юным Ральфом. Мы вместе гуляли в саду и по лесу, где он всегда бежал к дереву, на котором был вырезан его инициал, и разговаривал с ним. Из малыша ключом била энергия, и он мог назвать очень многие из окружающих нас растений. Но он никогда ничего не срывал.

— Им больно, — пояснял он, — им нравится расти в земле. Им тут лучше.

Таким малышом нельзя было не гордиться, и любовь Клитии к нему проявлялась в каждом взгляде, обращенном на сына, и в каждом ее жесте. Однако он был очень самостоятелен и всячески пытался избавиться от чрезмерной, по его мнению, опеки. Он выглядел старше своих четырех лет, уже умел немного читать и любил слушать истории, теряя к ним интерес, если они получались чересчур затянутыми. Ему также частенько не нравился конец той или иной истории, и тогда он придумывал свой собственный.

Шеба не спускала с него глаз, и я замечала, что за мной она тоже наблюдает. Теперь, зная о ее родстве с Анулой и об отношениях между Анулой и моим мужем, я лучше понимала причину ее интереса. Неужели она рассчитывала, что Клинтон женится на Ануле, спрашивала я себя. Все же я признавала, что у нее были причины относиться ко мне с антипатией. Ведь, кроме всего прочего, я унаследовала плантацию, которая, по ее мнению, должна была достаться Клитии и Сету. Чего же удивляться тому, что мое появление ее не обрадовало? Именно в этом и крылась разгадка мрачных взглядов, провожавших меня, куда бы я ни шла. Иногда от этих взглядов у меня по коже полз холодок.

Спустя несколько дней после моего приезда я узнала, что в Мангании затевается грандиозный праздник. Вообще-то, традиционным местом его проведения был Канди. Ральф был бы счастлив туда поехать, но Клития считала, что он еще слишком мал, чтобы везти его так далеко. Поэтому все пришли в восторг, узнав о том, что празднества пройдут так близко к дому.

Всю плантацию охватило волнение. На праздник собирались все без исключения. Он был известен как Эсала Перахера[8] и всегда проводился при свете факелов.

— Мы все туда поедем, — заявила Клития.

Шеба покачала головой и сказала, что для Ральфа это слишком поздно. Клития пресекла все ее возражения, заявив, что малыш никогда ее не простит, если узнает, что это она его не пустила.

— Одна ночь ему не повредит, — добавила она.

На том и порешили.

В день праздника, а также весь предшествовавший ему день на плантации и в доме царило лихорадочное возбуждение. В Манганию отовсюду стекались толпы паломников. Процессия должна была начаться около восьми часов, вскоре после наступления темноты.

Участники процессии начали прибывать рано утром. Мы поехали в Манганию перед ланчем, чтобы на них посмотреть. Ральф от волнения не мог усидеть на месте. Он подпрыгивал на сиденье и теребил нас, требуя, чтобы мы вместе с ним смотрели на слонов.

— Я тоже буду ехать на слоне, — объявил он. — У меня есть слон. Он только мой. Я больше никому не позволю на нем ехать.

Мы с Клитией только улыбались друг другу.

— Если ты хочешь, чтобы сегодня тебе позволили лечь попозже, ты обязательно должен отдохнуть днем, — обратилась к сыну Клития.

— Я не хочу сегодня отдыхать.

— Если ты этого не сделаешь, ты заснешь прямо во время праздника и ничего не увидишь.

Это заставило его задуматься.

— Не засну, — без особой убежденности в голосе наконец ответил он.

Когда мы вернулись домой, Шеба завладела им и увела его в детскую.

Мы с Клитией пили чай, когда я заметила, что она чем-то встревожена. Я спросила, что ее беспокоит, и она, немного поколебавшись, ответила:

— Меня беспокоит Ральф. Он всегда так перевозбуждается, если ложится спать не вовремя.

— О, один раз ему не повредит, — попыталась успокоить я ее. — Кроме того, уже поздно. Теперь ты не сможешь ему отказать.

Она с этим согласилась и принялась рассказывать мне о тех праздниках, которые ей довелось посетить. До рождения Ральфа она с отцом и Сетом ездила в Канди смотреть на танцоров. Это было необычайное зрелище, поскольку танцы исполнялись на протяжении многих столетий и отражали древние легенды.

— Надо будет как-нибудь съездить посмотреть на них, — сказала она и принялась описывать костюмы танцоров и исполняемые ими танцы.

Однако я видела, что ее мысли витают где-то очень далеко.

Прежде чем вернуться к себе, я заглянула к Ральфу. Он сидел на кровати с горестным выражением на лице.

— Что стряслось, Ральф? — спросила я. — У тебя какая-то беда?

Его личико сморщилось, и он разрыдался. Я впервые видела его плачущим. Подойдя к постели, я присела на край и обняла его.

— Скажи мне, милый, что с тобой? — взмолилась я.

— Я не могу уснуть, — всхлипывал он.

— И почему же ты плачешь?

— Я засну сегодня вечером и не увижу ни слонов, ни танцоров. Мама сказала, что если я не посплю днем, я усну ночью. А потом все закончится, а я все пропущу.

Я с облегчением рассмеялась.

— Ерунда, — утешила его я. — Ты сегодня ночью не уснешь. Ты будешь слишком взволнован. А теперь вытри глаза и ложись. Если ты просто тихонько полежишь, ты все равно отдохнешь, и это позволит тебе не уснуть вечером.

— Правда? — его прелестное заплаканное личико озарила счастливая улыбка. Я не удержалась и поцеловала его, хотя знала, что он не любит, когда его целуют. Однако на этот раз он меня простил, приняв во внимание то, что я явилась глашатаем добрых новостей.

— Если ты просто полежишь, ты все равно отдохнешь, — продолжала убеждать я его. — Даже не пытайся заснуть. И когда мы поедем в Манганию, тебе совсем не будет хотеться спать. Ты будешь бодр и свеж и увидишь все, что захочешь.

— Тетя Сэйра, а слоны умеют танцевать?

— Этого я не знаю. Придется нам немного подождать, и тогда мы все увидим.

— А мой слон умеет. Он танцует лучше слонов из Канди.

Я улыбнулась и поправила простыню, которой он был укрыт. Я прижала палец к губам и прошептала: