Он принялся наискосок спускаться по склону, пригибаясь на открытых местах и время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в бинокль то на часовых, маячивших возле котельной, то на оставшихся далеко позади боевиков, занятых прочесыванием местности. Вскоре мастерские надвинулись на него почти вплотную, нужда в бинокле отпала сама собой, и Глеб, зачехлив бинокль, после недолгих колебаний повесил его на ветку ближайшего куста, избавляясь от лишнего груза.

Он подошел к мастерским с тыла. Ветхий кирпичный забор, наполовину разобранный предприимчивыми местными жителями, был смехотворной преградой, но Глеб не стал карабкаться на стену, не зная, где в данный момент находятся часовые. Вместо этого он двинулся вдоль стены мастерских, обходя их по периметру, пока не нашел окно, с которого кто-то сорвал металлическую решетку. Зачем это сделали, было совершенно непонятно, поскольку покореженная решетка никуда не исчезла, а валялась здесь же, в паре метров от окна, ржавея в черном прошлогоднем бурьяне.

Глеб одну за другой перекинул ноги через нижний край расположенного в метре от земли оконного проема и осторожно, стараясь не шуметь, двинулся по захламленному кусками штукатурки и обломками рухнувшего перекрытия помещению. Под ногами похрустывала известка, среди которой тускло поблескивали пыльные осколки стекла. Один раз Глеб наступил на такой осколок, и тот звонко щелкнул под его ботинком, разломившись на несколько острых треугольников. Слепой замер, вскинув автомат и настороженно вслушиваясь в тишину, но не услышал ничего, кроне приглушенного бормотания радиоприемника, доносившегося, по всей видимости, из кабины грузовика.

Он попытался поставить себя на место часовых, охранявших котельную. Им уже наверняка было известно о побоище в доме Судьи и о том, что ворвавшийся туда человек застрелен наповал. Скорее всего они восприняли прочесывание окрестных склонов и приказ усилить внимание как обыкновенную меру предосторожности, к тому же безнадежно запоздалую. Эти люди чересчур привыкли считать себя хозяевами положения, и до сих пор у них были для этого все основания. Сейчас они наверняка посмеивались в кулак, обсуждая переполох в особняке Судьи, уверенные, что им ничто не угрожает.

Внимательно глядя под ноги, Глеб прошел по короткому замусоренному коридору, где витал неприятный запах нежилого помещения, частенько используемого в качестве уборной. На стене справа висел чудом сохранившийся стенд с какой-то наглядной агитацией, но его поверхность так вспучилась и покоробилась от сырости, что на ней ничего невозможно было разобрать. Глебу показалось, что это было что-то вроде соцобязательств, но он не стал вникать в подробности, потому что увидел за поворотом коридора выход на улицу.

Дверной проем, из которого кто-то старательно, по-хозяйски выдрал дверь вместе с коробкой, выходил во внутренний двор мастерских. Глеб осторожно выглянул наружу и сразу же отпрянул, увидев боевика с пулеметом, стоявшего спиной к нему в каком-нибудь десятке метров. Эти десять метров представляли собой абсолютно открытое пространство, на котором не было ничего, кроме нескольких тонн жидкой, похожей на хорошо взбитую творожную массу, коричневато-рыжей грязи. Незаметно подобраться к боевику, ступая по этому вязкому чавкающему месиву, было невозможно, а прежде времени поднимать шум не хотелось.

Глеб огляделся по сторонам в поисках приемлемого решения и увидел валявшуюся в углу пыльную пластиковую бутылку из-под кока-колы. Он вспомнил старый фокус, о котором ему когда-то рассказывал инструктор, и решил попробовать. Он сомневался в том, что эксперимент будет удачным, но решил попробовать.

Клейкой ленты у него не было, поэтому, насадив бутылку на ствол автомата, он плотно обхватил место стыка ладонью. Целиться из автомата, держась одной рукой за самый конец ствола, было неудобно, и Глеб подумал, что со стороны, должно быть, выглядит просто уморительно.

Эксперимент удался процентов на пятьдесят. Выстрел получился приглушенным –'– просто довольно громкий хлопок, но самодельный глушитель со страшной силой вырвало из ладони Глеба, больно ударив его по пальцам и отшвырнув простреленную бутылку чуть ли не на середину двора. Пуля ударила боевика в затылок, и он, широко раскинув руки, с негромким всплеском упал лицом в глубокую грязь. Секунду спустя в грязи возле его уха вздулся и лопнул большой пузырь, и Глеб с легким содроганием понял, что это был последний выдох застреленного им человека. Чеченец в буквальном смысле слова испустил дух, и в этом не было ничего возвышенного или вдохновляющего. Глеб видел множество смертей, и это всегда было грязно и некрасиво.

Человек в телогрейке выскочил из-за грузовика с автоматом наперевес и остановился на открытом месте, дико озираясь и пытаясь понять, что произошло. Наконец его взгляд остановился на мертвом теле, которое лежало лицом вниз, почти по уши погрузившись в жидкую грязь. Его бородатая физиономия стала такой растерянной, что Глеб почти пожалел его, но в следующее мгновение боевик вдруг круто повернулся спиной к убитому и метнулся в направлении открытой настежь двери котельной.

Слепой повял, что взять здесь “языка” не удастся, вскинул автомат и спустил курок, почти не целясь. Выстрел прозвучал отчетливо и полновесно, прокатившись эхом между кирпичных стен, боевик на мгновение замер в дверном проеме спиной к Глебу и, поворачиваясь в падении, боком свалился внутрь. Его автомат загремел на цементном полу, ноги в рыжих кирзачах несколько раз судорожно дернулись и замерли.

Больше не таясь, Глеб пересек двор и поднял облепленный грязью пулемет. Наполовину утонувшая в жидком глинистом месиве рация что-то хрипло бормотала по-чеченски. Слепой наступил на нее сапогом, вдавливая поглубже. Рация издала предсмертный хрип и замолчала, скрывшись в пучине глиняного киселя.

Держа тяжелый пулемет на отлете, чтобы не выпачкаться, Слепой приблизился к дверям котельной, перешагнул через перегородивший их труп и вошел в помещение, имевшее такой же заброшенный, совершенно нежилой вид, как и все мастерские. Здесь сильно пахло печной гарью и каменным углем, когда-то беленые стены пожелтели и лоснились, единственное подслеповатое окошко с чудом уцелевшим стеклом стадо совершенно непрозрачным от годами копившихся на его поверхности пыли и копоти. Глеб с некоторым недоумением огляделся, не понимая, что тут охранять, и увидел в углу ржавую квадратную крышку люка с приваренной вместо ручки стальной скобой. Поверхность скобы свежо поблескивала, отполированная частыми прикосновениями ладоней в том месте, где за нее брались, чтобы открыть люк. На замусоренном полу валялось множество окурков – как серых, окаменевших, так и совсем свежих.

Глеб выглянул на улицу, почти уверенный, что двор вот-вот наполнится вооруженными людьми, но там по-прежнему было пусто, если не считать валявшегося посреди дороги трупа. Слепой подумал, что шарившие в горах боевики могли не услышать выстрелов за треском кустов и астматическим хрипом своих раций, но, как бы то ни было, ему следовало поторапливаться. Застреленные им часовые могли выходить на связь через определенные промежутки времени, а учитывая всеобщий переполох, эти промежутки вряд ли были большими.

Он взялся за гладкий холодный металл скобы и, крякнув, отвалил тяжелую крышку. Из темного квадратного проема на него пахнуло холодной сыростью и густым запахом солярки. Вниз вела крутая лестница, ступеньки которой были сварены из положенных параллельно друг другу кусков арматуры. Глеб порылся в карманах, нашел завернутый в полиэтилен коробок спичек, зажег сразу три штуки и стал осторожно спускаться вниз, держа палец на спусковом крючке автомата.