Королева расценила этот поступок не только как неоправданную жестокость, которая не пристала служителям Божьим; она восприняла его как вызов королевской власти.

Как некогда в начале своего правления, она воззвала о помощи к жителям доброго города Парижа. По ее призыву рыцари и народ взялись за оружие и двинулись к капитульной тюрьме. Бланка приказала ломать ворота. Но тут мужество горожан их покинуло. Люди Средневековья боялись гнева Божьего, но еще сильнее — церковных кар. Тогда королева, одна, медленно подошла к воротам тюрьмы и изо всех сил ударила по ним посохом.

Такие отважные символические поступки всегда действуют на толпу воодушевляюще. Тюрьма была захвачена, а узники обрели свободу.

Как прежде, твердая и неумолимая, королева наложила арест на доходы капитула и заставила его освободить крестьян от ежегодной подати.

Бланке исполнилось 64 года — весьма почтенный возраст для того времени. Королева уже давно страдала болезнью сердца. Объезжая свои владения, она почувствовала себя нехорошо и потребовала возвращения в Париж. Бланка понимала, что это конец. Она уходила, а самого любимого, дорогого человека, который поддержал бы словами надежды, вытер предсмертный пот со лба, держал ее за руку при переходе в мир иной, рядом не было.

Поистине, мы одиноки в свой смертный час.

«Она приказала из своих средств возвратить долги всем, с кем поступила неправо, а затем приняла причастие из рук Рено де Корбейля, епископа Парижского, своего исповедника. Еще она пожелала получить из его рук одеяние монахинь Монбюиссона. Ее уложили на постель из соломы, покрытую простой саржей. Окружавшие ее священники считали, что она уже умерла, и хранили молчание; тогда она сама начала напутствие душе. Но едва она прошептала с клириками пять или шесть строф, как испустила дух. Ей было немногим меньше 65 лет.

Поверх монашеской рясы покойную облачили в королевские украшения, и сыновья понесли ее, сидящую на троне, в сопровождении епископа и духовенства в аббатство Монбюиссон», — рассказывает Альбер Гарро.

Когда Бланка умерла, ее оплакивал именно простой люд, сообщают «Хроники Сен-Дени», ибо она прижимала богатых и творила правосудие. Она раздавала щедрые милостыни и учила этому своих детей. Королевские счета показывают, что она особенно любила одаривать бедных девушек приданым для замужества.

К ней, как никому другому, применимы слова Жана Кальвина, который хотя и считал, что женское правление есть «отклонение от изначального порядка природы», но признававшего, что есть женщины, «наделенные исключительными свойствами, внутренним светом, который сам по себе свидетельствует о том, что носительница его благословлена свыше».

Королева Бланка была смела и отважна, не в пример большинству женщин, неуверенных в себе и пугливых. В минуты опасности она всегда действовала с великой решительностью и мужеством, ни разу не обнаружив ни трусости, ни малодушия. При всех обстоятельствах она сохраняла чудесное благородство и знала, как поддержать достоинство монархии. Она явила собой самый очевидный пример женской незаурядности. Чувство долга объединило ее с благочестивым старшим сыном, чьи интересы она неустанно защищала, и который отплатил ей безоговорочной и почтительной преданностью.

Однако в 1537 г. появился список роковых женщин, якобы принесших Франции многие несчастья и невзгоды. Составляя его, гугенот Отман наряду с кровавой королевой времен Меровингов, родительницей последнего короля-бездельника Плектрудой, честолюбивой матерью Шарля Лысого Юдифью, извращенной Изабеллой Баварской, злой Анной де Боже, скупердяйкой Людовикзой Савойской, отравительницей Екатериной Медичи называет и Бланку Кастильскую, ставя ей в вину властность и «тиранию».

Что ж, у каждой медали есть две стороны.

Весть о кончине королевы Бланки пришла во время пребывания Людовика IХ в Сидоне. Это известие словно громом поразило короля. С тех пор он только и думал, что о возвращении на родину.

Так окончился Шестой крестовый поход.

Королева Маргарита осталась верна себе. Узнав о смерти Бланки, она рыдала так горько, что Жуанвиль насмешливо упрекнул ее в лицемерии, ибо скончалась женщина, которую она ненавидела всей душой и чьей смерти горячо желала. «Не являются ли эти слезы признаком раскаяния?» — лукаво спрашивал он. Маргарита же, нимало не смутившись, отвечала, что скорбит вовсе не о свекрови, а о короле, которого смерть матери сильно огорчила. К тому же ее дочь Изабелла, оставленная во Франции, теперь оказалась под присмотром мужчин, что ей очень не по душе.

Даже после смерти своей врагини она не нашла добрых слов, чтобы отдать ей должное и простить обиды!

Вернувшись во Францию, король еще долго пребывал в унынии из-за краха Крестового похода и глубоко тосковал по своей милой матушке. Человек хотя и странный, но достаточно проницательный, он не мог не заметить, что супруга не только не разделяет его скорбь, но откровенно демонстрирует свое торжество. Это еще более отдалило его от Маргариты. Однако до разрыва было далеко.

В 1256 г. родился их сын Робер[21], затем дочь Агнесса, впоследствии герцогиня Бургундская, и еще сын, Филипп, который умер младенцем. Король стал уделять своим детям больше внимания. Регулярно он собирал их в своей опочивальне и наставлял добру, милосердию и вере в Бога. Возможно, он хотел направить их по верному пути до того, как уйти в монастырь. По утверждениям современников, больше всех своих детей он любил дочь Изабеллу. Для нее он видел будущее непорочной и целомудренной невесты Христовой, которую не тревожит меняющееся состояние души, не пугает время, не тяготит утрата. Она не оправдала ожиданий и пожелала выйти замуж за Тибо, короля Наваррского. Однако Тибо умер в следующем Крестовом походе ее отца, и бездетная Изабелла через год все-таки закончила жизнь монахиней.

Супруги становились все более чуждыми друг другу. Средиземноморская энергия Маргариты требовала выхода. Королева обрела смысл жизни в деятельности по искоренению пороков. Известна ее борьба с развратом, вылившаяся в уничтожение борделей, количество которых на окраинах Парижа превысило «всякую разумную необходимость». Своими благочестивыми трудами по искоренению публичных домов, а еще прекрасными волосами, эта королева и осталась в памяти французов.

Маргарита отнюдь не отказалась от идеи оказать возможную помощь своей сестре, английской королеве.

Генрих III и Элеонора Прованская терпели поражения от графа Симона де Монфора, чужеземца, который стал «мозгом английской аристократии» и возглавил оппозицию слабому и расточительному правлению короля. Вокруг него сплотились самые крупные феодальные вожди, вся мощь Лондона, все низшее духовенство. Симон стал во всех отношениях подлинным хозяином Англии. Если бы он уничтожил короля и принцев, оказавшихся в его власти после проигранной битвы при Льюисе, он мог бы надолго закрепить свое положение. Вместо этого Великий граф решил прибегнуть к третейскому суду человека, прославившегося своей проницательностью и справедливостью — Людовика IX Французского. Генри с женой прибыли в Париж и сразу же бросились к Маргарите, умоляя ее повлиять на супруга в их пользу. Но она вынуждена была признать, что не имеет на короля никакого влияния: Сестра-просительница, конечно, открыто не высказала своего разочарования, но не могла скрыть легкого презрения к неудачливой Маргарите. Впрочем, Людовик принял сторону английского монарха — по-видимому, из корпоративной солидарности.