Дальше, по версии Козлова, Чапаев приказал ему: «“Давай подготовь машину хорошенько. После обеда повезешь комиссара в Уральск — отзывают его”. Тепло, задушевно провожали Дмитрия Андреевича и его супругу. Вот Фурманов прощается, обнимает и целует работников политотдела, штаба. Чапаева обходит, оставляет последним, видимо, хочет запечатлеть прощание с ним как-то особо.

— Ну, прощай, Василий Иванович, дорогой мой Чапай!

— Прощай, Митяй! Во многих боях мы были с тобой, много горя и радости делили пополам. Знаю, что повышают, а все же жаль расставаться. Многому ты меня научил, спасибо тебе за все… Прощай!

Крепко обнялись, по русскому обычаю расцеловались.

— Ничего, друзья, — сказал, обращаясь ко всем, Дмитрий Андреевич, — боремся мы с вами за общее дело, против общего врага, независимо от того, где этот враг находится. Значит, можно считать, что мы с вами всюду и всегда вместе. Встретимся еще не раз. До свидания!..»

Верить ли в такое чувствительное прощание после бурного конфликта, гневных писем и обвинений? Ну а почему бы и нет! Чапаев при всей его вспыльчивости был человеком отходчивым и быстро менял гнев на милость, если решал для себя, что не прав и может потерять друга и соратника. Фурманов также не был слишком злопамятным и, увидев прекращение притязаний Чапая на его жену, мог смягчиться. Возможно и другое: стороны были искренни, но внутренне радовались расставанию, прекратившему тяжелую размолвку.

После взятия Лбищенска дальнейшее продвижение чапаевской дивизии затормозилось из-за усилившегося сопротивления Уральской армии. Ее командование осознавало, что дальнейший отход будет означать потерю хлебопроизводящих районов и появление в низовьях, живших преимущественно за счет привозного зерна, тысяч беженцев, солдат тыловых подразделений и учреждений армии, а также опасалось колебаний среди казаков на фронте и дезорганизации тыла из-за голода.

Кроме того, в 25-й дивизии и других частях Ударной группы по мере отдаления от железной дороги усилился недостаток боеприпасов, продовольствия и медикаментов. К ним прибавилась острая нехватка воды. Бойцы полков, действовавших на значительном отдалении от Урала, вынуждены были брать мутную воду из почти пересохших озер и прудов. Кроме того, казачьи разъезды буквально охотились за обозами, отправлявшимися за водой. Командирам полков и батальонов приходилось снаряжать небольшие экспедиции, вооруженные винтовками и пулеметами, для доставки воды. Из-за употребления плохой воды и подножного корма (хлеба и крупы не хватало) в полках начались вспышки тифа и дизентерии, косившие и без того поредевшие подразделения чапаевцев страшнее пулеметов и казачьих сабель. Тем не менее Ударная группа, ведомая неутомимым командиром, продолжала двигаться на юг.

13 августа Чапаев доносил в штаб армии:

«Противник получил огнестрельные припасы, как снаряды, так и патроны. При занятии Лбищенска противник открывал ураганный ружейный, пулеметный, артиллерийский огонь… Горячинский занимать не предполагаю, потому что нет никакого смысла двигать противника по десяти верст. Удар могу нанести прямо на Сахарную, для чего сделаю не больше двух переходов. Но этого маневра не предприму, пока не получу хоть малое количество патронов, каковых в дивизии совершенно нет. На сегодняшний день делал подсчет, который показал все запасы. В передовой базе имеется 5 тысяч патронов и на складе в Уральске 3 тысячи, так что в запасе всего 8 тысяч, с каковым количеством вперед не двинусь ни шагу. При первой получке патронов двинусь вперед, до получения патронов не буду издавать никакого оперативного приказа, за исключением если обстановка заставит отступать, о чем я говорить могу смело. С патронами никогда не отступал, а без них не стыдно отступать. Держаться на занимаемых позициях нельзя без патронов, чем можно погубить всю дивизию. Вы даете патроны всего лишь на бригаду, а под моим руководством бригад пять, 2-я бригада 47 дивизии пришла совершенно без патронов, и ей выдано мною 115 тысяч. Поторопитесь с доставкой патронов, что даст возможность занять Сахарную и соединиться с 3 бригадой 50 дивизии…

Высылайте скорее пополнение, так как в некоторых полках всего осталось по 500 штыков. Здесь свирепствует сильный тиф, что уносит из рядов больше, чем в бою. От Уральска до Лбищенска убитыми и ранеными потеряно до полутора тысяч человек. Кавалерийские дивизионы участвуют в пешем строю за неимением лошадей. От Бузулука до Лбищенска лошадей потеряно до 3 тысяч, некоторые орудия стоят в бездействии за неимением лошадей для перевозки. Пулеметы люди таскают на себе. В лошадях самый острый кризис. Хотя и знаю, что в армии нет, но все-таки требую то, без чего воевать нельзя. Патронов дайте хоть 100 тысяч».

Очередной призыв о помощи и требования в ближайшее время направить в дивизию боеприпасы были обоснованны, но Чапаев, по обыкновению, преувеличивал трагизм создавшегося положения и степень «патронного голода». Авторы книги «Легендарная Чапаевская» указывали, что в Лбищенске только 221-й полк захватил 21 тысячу патронов и четыре пулемета.

Вскоре соединения 4-й армии и Ударной группы Чапаева получили новую директиву командующего Туркестанским фронтом: в кратчайшие сроки разгромить противника и выйти к побережью Каспийского моря, а также прикрыть правый фланг 1-й армии, на которую возлагалась важнейшая задача — восстановить сухопутную связь с Туркестаном (нынешними республиками Центральной Азии). Командование Красной армии и Совнарком надеялись получить доступ к местному хлопку и гурьевской нефти и тем самым ослабить острейший сырьевой кризис в химической и текстильной промышленности, смягчить острую нехватку топлива.

К вечеру 14 августа частям Ударной группы был доставлен небольшой транспорт с патронами (около трехсот тысяч) и другими боеприпасами. Чапаев получил возможность наступать. Командующий Ударной группой подготовил новый план операции по занятию станицы Сахарная. Главную роль в нем должна была сыграть правофланговая группа 2-й (74-й) бригады Дмитрия Зубарева, которому временно подчинялась бригада 50-й стрелковой дивизии. Группа Зубарева должна была пройти степью по бездорожью и выйти к станице с тыла к 20 августа. 1-я (73-я) бригада, командиром которой вместо заболевшего Кутякова стал Степан Михайлов, получила задачу наступать на Сахарную с фронта. Наконец, 3-й (75-й) бригаде поручалось наступать по левому (восточному) берегу Урала совместно с полком бригады 47-й стрелковой дивизии на Джамбейтинскую ставку. В резерве Чапаева оставалось два полка 47-й дивизии — 417-й и 418-й. Командование планировало окончательно разделить силы уральцев и Алаш-орды — казахских националистов, которые поддержали в 1918 году Учредительное собрание, а затем, скорее по инерции, продолжали сотрудничать с правительством Александра Колчака, которое негативно относилось к проявлениям автономии и самоопределения отдельных национальностей. Великодержавные тенденции Белого движения на востоке России оттолкнули от него лидеров киргизского (казахского) и башкирского национальных движений, они начали закулисные переговоры с эмиссарами большевиков, сулившими этническим меньшинствам бывшей империи значительную автономию, создание отдельных территорий с национальным управлением. Посланцы Москвы и Мусульманской секции ЦК РКП(б) обещали помощь в обучении национальных кадров, рост образования на языках тюркоязычных народов Урала и Средней Азии, другие преимущества. Эта агитация имела значительный успех: башкирские части белой армии перешли на сторону красных еще в апреле — мае 1919 года, киргизские национальные формирования колебались дольше. Тем не менее к красному командованию в августе не раз проникали лазутчики из стана хана в Джамбейтинской ставке с просьбой о перемирии и предложениями перейти на сторону советской власти. Признаки деморализации ощущались и в других частях Уральской армии. В Семеновской дружине (33-го пехотного полка) усилилось брожение, которое командиру полка удалось быстро подавить. Противник был дезорганизован в значительной степени следованием вместе с отступающими частями огромных обозов с женщинами и детьми, напуганными рассказами о зверствах большевиков. Отрицательно сказывалась на состоянии войск противника и частая смена командования.