Чапаев был обеспокоен плохим взаимодействием с соседней 22-й стрелковой дивизией. Ее начальник Александр Сапожков, которого начдив 25-й не раз выручал в боях лета и осени 1918 года, не сумел мобилизовать части дивизии на энергичные действия. 21 июля Чапаев доносил в штаб 4-й армии и в Южную группу: «Вследствие оставления 191 полком 22 дивизии Турсенина противник перебросил свои силы в Турсенин и повел в 12 часов наступление с фланга и атаковал 7 роту 219 полка, находящуюся в резерве, забрал 100 человек в плен, около 50 человек зарубил, выбыло из строя 4 орудия, огнеприпасов нет. Положение очень серьезное. Прошу немедленно указать начдиву-22, чтобы он занял населенные пункты, указанные в вашем приказе».

23 июля Чапаев жаловался в штаб Южной группы на активные действия бронесил противника и изъятие из дивизии бронеотряда. В этом обращении любопытен тон начдива, уверенного, что бронеотряд, являвшийся отдельной частью, которая использовалась на критически важных направлениях, принадлежит дивизии и ее начальнику, то есть самому Чапаеву:

«В последних боях против 2-й бригады вверенной мне дивизии принимали [участие] со стороны противника следующие броневики:

1. “Крокодил” с 3-дюймовым орудием и пулеметами, образец танка — тяжелый на ход;

2. “Лазарь” с орудием системы “Смит-Вессон” и пулеметами;

3. С одним пулеметом — очень быстроходный.

4. “Коммунар” (весьма странное название для бронемашины белой армии. — П. А.) с одним пулеметом.

Броневики несколько раз прорывали нашу цепь. Громадные потери, понесенные бригадой, объясняются исключительно только анархическим поступком 1-й армии, захватившей 17 бронеотряд, принадлежавший 25-й дивизии. Я теперь не надеюсь и не могу верить, что 3-я бригада вверенной мне дивизии не попадет в лапы 1-й армии на целый год, как 224 полк».

Жалоба Чапаева понятна, но удачные действия бронемашин белых нельзя объяснить только отсутствием аналогичного вооружения у Чапаева, прорыв броневиков с тонкой броней в глубину расположения красных частей означал, что командир бригады и отчасти сам Чапаев недостаточно наладили взаимодействие пехоты с артиллерией дивизии, снаряды которой легко разбивали и повреждали боевые машины неприятеля.

Лазаревич не мог обнадежить Чапаева быстрой доставкой патронов из-за их отсутствия на складах Южной группы и обещал доставить снаряды и мизерное (всего 20 штук) число револьверов для комсостава.

Наступление дивизии замедлилось. В очередном рапорте Чапаев снова жаловался на тяжелые условия, в которых находилась дивизия:

«Такой участок охранять невозможно… Распыленные по одной роте части могут быть легко разбиты противником. А помощь ниоткуда не придет. Я нахожусь в совершенном неведении, что за задачи 25-й дивизии. Боевой задачи нет. Отдыху тоже нет, и распылили всю дивизию мелкими частями, командному составу не в силах следить за порядками в частях и отдавать срочные распоряжения. Таким образом, дивизия доводится до разложения… Согласно уставу в корне преследуется распыление частей, и считаю строго недопустимым такое положение… Все войска 25-й дивизии лежат в цепи под палящим солнцем и более двух месяцев не мыты в бане. Некоторых паразиты заели. Если не будет дано никакого распоряжения, я слагаю с себя обязанности начдива, мотивируя нераспорядительностью высшего командного состава…»

Это был крик души отца-командира, который привык заботиться о своих бойцах и с болью глядел на подчиненных, измотанных длительными непрерывными боями и маршами с одного участка фронта на другой. Возможно, начдив сгустил краски и излишне эмоционально описал обстановку, но он, вероятно, решил, что обычные рапорты бесполезны, и пошел на крайнюю меру, угрожая отставкой во время тяжелого сражения.

Однако, несмотря на тяжелые бои, истощавшие физические и моральные силы красных полков и бригад, Фрунзе в интервью «Известиям» в начале августа оптимистично заверял: «Настроение на местах в местах, занимаемых нашими войсками, всецело в нашу пользу… Киргизская (казахская. — П. А.) масса идет всецело за нами… В настоящее время район между Оренбургом и рекой Урал занят нами, к югу наше наступление развивается вполне успешно и на днях ожидается занятие Лбищенска. Нужно отметить также на редкость яростное сопротивление, оказываемое нам уральскими (яицкими) казаками. В громадном большинстве своем они очень зажиточные, они проявляют себя необычайными жестокостями. Отступая, казаки сжигают станицы, зажигают степь, портят воду и т. д.».

Чтобы разгромить усилившегося противника, Чапаев предложил новый план:

«Противник силы свои сосредоточивает на бухарской стороне, в районе Лука Вязовая, Лука Нижняя, Лука Самодурова и станица Сабукина. С продвижением 25 дивизии на Лбищенск противник может ударить на Круглоозерный, где тыл наш остается неприкрытым, чем может испортить весь наш маневр на Лбищенск. Чтобы обеспечить тыл наступающим частям 25 дивизии на Лбищенск, необходимо одну бригаду пустить по бухарской стороне по левому берегу р. Урал, ввиду чего без 3 бригады двигаться вперед не могу, а буду издавать одновременно боевой приказ 3 бригаде переправиться в районе Трекинский через р. Урал для движения вперед совместно с 1 и 2 бригадой, а поэтому необходимо срочно дать распоряжение о снятии 3 бригады с участка Генварцевское, Требухин и Рубежный. Могу ли подчинить себе 2 бригаду 47 дивизии в свое распоряжение для задачи занять Рубежный, Требухин и держать связь с 1 армией и несения гарнизонной службы в г. Уральск? По получении ответа на эту записку будет издан боевой приказ по 25 дивизии».

Идея операции, предложенная Чапаевым, была простой и эффективной: четыре бригады должны были охватить противника с двух сторон и разгромить его, не позволив занять удобные рубежи обороны под Лбищенском.

Новые успехи настроили Чапаева на оптимистический лад и привели к сравнениям с полководцами прошлого и рассуждениям о собственном потенциале. Если верить Фурманову, наш герой заявил:

«Наполеон командовал всего 18–20-ю тысячами, а у меня уж и по 30 тысяч бывало под рукой, так что, пожалуй, я и повыше него стою. Наполеону в то время было легко сражаться, тогда еще не было ни аэропланов, ни удушливых газов, а мне, Чапаеву, — мне теперь куда труднее. Так что моя заслуга, пожалуй что, и повыше будет наполеоновской… В честь моего имени строятся народные дома, там висят мои портреты. Да если бы мне теперь дали армию — что я, не совладею, что ли? Лучше любого командарма совладею!

— Ну, а фронт дать? — шучу я.

— И с фронтом совладею… Да все вооруженные силы Республики, и тут так накачаю, что только повертывайся…

— Ну, а во всем мире?

— Нет, тут пока не сумею, потому что надо знать все языки, а я, кроме своего, не знаю ни одного. Потом поучусь сначала на своей России, а потом сумел бы и все принять. Что я захочу — то никогда не отобьется…»

Командующий Ударной группой распорядился перейти в наступление двумя бригадами в ночь на 5 августа. 1-я и 2-я бригады к 6 августа должны были выйти на рубеж Лука Бухарская, форпост Бударинский, 7 августа — занять форпост Кожехаровский, Лука Хуторская и 8 августа — завершить операцию взятием Лбищенска. Командиру 2-й бригады 47-й стрелковой дивизии, переданной в распоряжение Чапаева, было приказано прикрывать левый фланг дивизии и одним полком занять Уральск, чтобы освободить от гарнизонной службы части 25-й дивизии. Одновременно 3-я бригада выводилась из резерва 1-й армии и возвращалась в состав своей дивизии.