– Мы теряем время, – глухо произнес Ринат. – Нужно идти, пока все спят.

– Не твоего ума дело, – оборвал его Бондарь. – Помолчи.

Ему почудилось, что он видит слабое шевеление зелени на другой стороне, поэтому его голос прозвучал излишне отрывисто. На вытянувшейся физиономии Рината проступили два больших красных пятна, словно его только что отхлестали по щекам.

Стиснув зубы, он шагнул вперед, раздвигая телом ветви кустарника.

– Назад! – прошипел Бондарь.

Даже не повернув головы, Ринат пошел через прогалину, шурша травой. Капли росы отлетали от его ног, как сверкающие алмазы. Краешек солнца, показавшийся над дальней рощей, был румян и светел. Ринат ухмыльнулся, предвкушая, как помашет рукой с противоположного конца луга, подзывая Бондаря к себе.

С этой ухмылкой он осел на землю, еще не понимая, что за напасть с ним приключилась. Кажется, впереди дважды громко хрустнула ветка. Ну и что? Почему же отказали ноги? Попытавшийся встать, Ринат охнул и повалился в траву. Ладонь, которой он прикоснулся к левому бедру, стала красной. Правая штанина тоже набухала от крови.

– Бросай пушку и выходи, – прозвучало над поляной.

И снова Ринат ничего не понял. Ружье и без того валялось в густой траве, выпавшее из ослабших пальцев. Ходить он не мог при всем желании. Повернувшись назад, он поискал глазами напарника, оставшегося в кустах. На его лице застыла гримаса муки и недоумения:

– Как же так, Женя?

«Все очень просто, – подумал Бондарь, испытывая горечь и опустошение, знакомые каждому проигравшему. – Снайпер перебил тебе обе ноги, батыр. Любимый прием чеченских боевиков. Подло, но очень эффективно. Теперь они будут играть на моих дружеских чувствах к раненому, а я вряд ли сумею проявить профессиональное хладнокровие. Или сумею? Должен. Обязан».

– Выходи, или мы твоего дружка на ремни порежем, – донеслось из засады. – Ему не уйти. Он у нас под прицелом.

«Откуда они знают, что Ринат не один? – пронеслось в голове Бондаря. – Ах да, я ведь привстал, пытаясь его остановить. Но сейчас они меня не видят. Ничего не стоит скрыться и уходить в одиночку. С раненым не получится. А вот в одиночку есть шансы выбраться с острова».

– Сматывайся, – процедил приподнявшийся из травы Ринат. Его лицо было таким белым, как будто он умудрился перепачкаться известкой. – Сматывайся отсюда к такой матери, Женя.

– Считаю до трех, – предупредил невидимый снайпер. – Потом продырявлю твоего дружка еще разок, чтобы соображал быстрее… Раз…

– Пошел на хрен, мудак, – прошептал Бондарь.

– Два…

– Не вздумай! – простонал Ринат, догадавшийся о том, что сейчас произойдет, по шевелению кустов.

– Доброе утро, граждане бандиты, – сказал Бондарь не так хрипло, как это получилось бы у Глеба Жиглова, но с той же характерной интонацией.

Оружия в его руках не было. Прежде чем выйти из укрытия, он зашвырнул «вальтер» подальше, не потрудившись запомнить ориентиры. Он знал, что никогда больше не вернется на проклятый остров. Он не сомневался также в том, что не покинет его до самой смерти.

И она, смерть, была не за горами.

* * *

– Не падай духом, батыр, выкрутимся, – сказал Бондарь лежащему у его ног Ринату.

– А то! – откликнулся истекающий кровью татарин. – Выкрутимся, никто не сомневается.

Оба знали, что это ложь, но перемигнулись, желая внушить друг другу уверенность, которую никто из них не испытывал.

У кромки леса появились две мужские фигуры в камуфляже, с автоматами у бедра. Оставаясь на месте, они велели Бондарю поднять руки и не двигаться. Третий боевик продолжал держать пленников на мушке: в зарослях промелькнул отблеск оптического прицела. Это уже ничего не меняло. Какая разница, пулей из какого оружия положат?

– Ты как? – спросил Бондарь, с тревогой глядя на покрывшееся смертельной бледностью лицо товарища.

Тот облизал пересохшие губы:

– Сносно. До дочкиной свадьбы заживет. – Бросив взгляд в сторону приближающихся боевиков, он снова повернулся к товарищу: – Хочу попросить тебя кое о чем…

– Я твой должник, – тихо сказал Бондарь. – Проси о чем угодно.

– Тогда… при нашей первой встрече… – Голос Рината звучал все тише, земля под ним чернела от набегающей крови. – Как ты меня поборол?..

– Хитростью.

– Правда?

– Правда, Ринат.

– Значит, не было никакого приема?

– Я оттолкнулся от стенки ногами, – признался Бондарь. – Иначе мне бы тебя ни за что не повалить. Ты ведь у нас настоящий батыр.

– Да, сил мне не занимать, – согласился Ринат, укладываясь на спину. Его глаза, устремленные в небо, остекленели.

– Эй! – тревожно воскликнул Бондарь.

– Все в порядке, Женя. – Одеревеневшие губы плохо слушались Рината, он досадливо поморщился. – Просто я устал. Знал бы ты, как я устал, Женя.

– Я знаю.

– Нет… Ник… никто… Я один…

– Его надо срочно перевязать! – заорал Бондарь, с ненавистью глядя на приблизившихся боевиков. – Быстрее!

– Не опускай руки, собака, – процедил тот, который стоял ближе. Кряжистый, заросший бородой до самых глаз, он многозначительно повел автоматом. – Не то ляжешь рядом со своим дружком.

– Его надо перевязать, – упрямо повторил Бондарь. – Стреляй, если хочешь. – С этими словами он упал на колени и приподнял Рината, чтобы вытащить из-под его спины рюкзак.

– Оставь его, – равнодушно посоветовал второй боевик, напоминающий в своей фуражке молодого Фиделя Кастро, только уж очень тощего и со зрачками заядлого наркомана. – Уже ничем не поможешь. Подох он.

– Как подох?

– Молча. Пуля артерию на бедре продырявила. Хана.

– Хана, говоришь?

– Эй, эй! – встревожился крепыш, перехвативший изменившийся взгляд пленника. – Не дергайся. – Он демонстративно лязгнул затвором, хотя никакой нужды в этом не было.

Бондарь посмотрел на товарища. «Я один», – сказал Ринат напоследок, и это было самое точное определение смерти, которое когда-либо слышал Бондарь. Правда, теперь он тоже остался один.

Прогремел одиночный автоматный выстрел, пуля впилась в землю в сантиметре от преклоненных коленей Бондаря. Он медленно поднял голову и посмотрел в полубезумные зрачки обкуренного боевика, сузившиеся до размера маковых зернышек.

– Встать! – приказал тот, непроизвольно попятившись.

– Живо, ну! – брызнул слюной второй боевик, лицо которому заменяла густая борода. Его заскорузлый палец беспрестанно оглаживал спусковой крючок, и без того отполированный до тусклого блеска.

До его высоких шнурованных ботинок было рукой подать.