Наивно рисовать деятелей прошлого строго черной или розовой краской (впрочем, как и настоящего). Одной рукой Петр Кононович пытался расширить число реестровых казаков, тех, кому польское правительство платило жалованье: расширить привилегии казацкой старшины; уверить польское правительство, что если оно захочет опереться на верхушку казачества и не будет посягать на его образ жизни и веру, то Украина останется лояльной короне. Прекратите ополячивать и окатоличивать — и мы будем верны польскому королю! В чем было и стремление оградить от преследования православных, и стремление усилить свою власть и власть своих людей.

Другой же рукой Петр Кононович в 1620 году отправил посланцев в Москву с заявлением: реестровое запорожское войско желает служить московскому царю! То есть, называя вещи своими именами, совершил государственную измену.

Пренебрег и клятвой вассальной верности, и военной присягой.

В том же 1620 году при активнейшем участии Петра Кононовича на Украине восстанавливалась православная иерархия, ликвидированная после Брестской унии 1596 года, а все казачье реестровое войско в полном составе вступило в Киевское богоявленское братство.

Братство тоже снеслось с Москвой и высказалось в пользу присоединения Украины к Москве. А московское правительство помогало Киевскому братству деньгами.

Появление десятков тысяч вооруженных до зубов, провоевавших всю жизнь братчиков тут же сделало Киевское братство уже не мещанским, городским объединением, а своего рода легальной верхушкой мощной православной оппозиции и к тому же агентурой Москвы.

Отмечу еще раз, что скромные объединения горожан возникли из-за внешнего давления: из-за того, что православных пытались дискриминировать. В нормальном обществе, без внешнего прессинга, без попытки заставить православных перекреститься, они или вообще не появились бы, или не вышли за пределы самых скромных, почти бытовых начинаний. Но польское правительство начинает новый нажим в виде унии 1596 года — и скромные объединения превратились в нешуточную оппозиционную силу.

И в мощную культурную силу. Первая братская школа возникла во Львове еще в 1586, всего же известно более 20 братских школ. Это было нешуточное начинание. В школах преподавались: латинский, греческий и церковно-славянский, арифметика, пение. Давались религиозное образование и воспитание.

Великий чешский и польский педагог, основатель существующей до сих пор классно-урочной системы Ян Амос Коменский, многое заимствовал из практики братских школ.

Подчеркиваю это особо, чтобы не возникла мысль, будто православие в Западной Руси только обороняется. Такая позиция совершенно бесплодна в окружении динамичного, активного католицизма. Тут нужно уметь создавать новое, быть гибким и восприимчивым. Братские школы не были простым заповедником, добровольной резервацией православия. Это было конкурентоспособное учебное заведение, способное давать своим выпускникам образование, вполне сравнимое с тем, которое давали гимназии и университеты.

И очень печально, что правительство Речи Посполитой оказалось неспособно отнестись к этому адекватно и оценить таланты своих подданных.

Славяно-греко-латинская академия в Яссах, столице Молдавского княжества, сложилась, как своего рода православный университет. Учили в Яссах церковно-славянский, польский, латинский, греческий, иврит, немецкий и французский, историю, географию, математику, астрономию, катехизис, поэтику, риторику и диалектику (умение вести диспут), философию и богословие.

При Киево-Печерском монастыре архимандритом Петром Могилой была открыта школа. Уже в 1631—1632 годах она объединилась с братской школой и образовала Киево-Могилянскую коллегию (указом Петра I в 1701 году переименована в академию).

В Киево-Могилянской коллегии учились юноши со всей Руси (в том числе из Восточной) и из южных славян. В середине XVIII века там было 1200 учащихся.

Значение Киево-Могилянской академии очень упало после открытия Московского, потом Харьковского университетов. В 1804 году, после открытия Харьковского университета, ее преобразовали в Духовную академию.

Но по крайней мере сто лет славной истории у этого заведения было!

Из братских школ и академий вышло много писателей, ученых, политических деятелей, деятелей книгопечатания, просвещения, искусства: Иов Борецкий, Лаврентий Зизаний, Захарий Копыстенский, Епифаний Славинецкий, Памва Берында, Лазарь Баранович, Ионикий Галятовский, Иннокентий Гизель, Феофан Прокопович, Симеон Полоцкий, Григорий Сковорода, Епифаний Славинецкий. Имена некоторых из них упоминались или еще будут упоминаться на этих страницах. На книгу Иннокентия Гизеля мне доводилось ссылаться.

Братства возникли не от хорошей жизни и обречены были исчезнуть, как только изменится ситуация. Для католиков они были бельмом на глазу и с укреплением католицизма на Украине неизбежно, исчезали.

Во второй половина XVII века львовским епископом становится И. Шумлянский, который все же склонил Львовское братство к унии. Сыграло роль и давление со стороны католиков и официальных властей, и разорение 1704 года.

Захватив Львов, шведские солдаты не особенно разбирались, действительно ли местные православные такая уж агентура Москвы; воспользовавшись предлогом, они ограбили братство. В 1708 году Львовское братство прекратило свое существование.

Киевское братство как будто достигло всего, что хотело: воссоединения с Московией. Пусть даже Киев не раз еще переходил из рук в руки, но с 1710 года остался в составе Российской империи навсегда — до 1991 года. Мавр сделал свое дело, мавр мог и уйти. Никто не запрещал деятельности братства, но никто и не подкидывал ему денег, и уж, конечно, никто не допустил бы, чтобы братство сделалось самостоятельным субъектом внутренней или внешней политики.

Это касается и православных братств в Могилеве, Перемышле и Бресте: они просто тихо зачахли, никому больше не нужные.

Да, пора и поставить диагноз: необходимость выбора между католицизмом и православием расколола Западную Русь, вбила клин между людьми одного народа. Великое княжество Литовское погубили вероисповедные разногласия.

Иногда мне кажется, что у поляков и литовцев-католиков совершенно отсутствовали не только качества, вроде бы необходимые для христианина, но и элементарное ощущение опасности и чувство самосохранения.

Польский дворянин (в том числе ополяченный русский) рассматривал русские земли, как огромный колонизационный фонд, а быдло — как будущих рабов. Примерно так, замечу, смотрел на Польшу и на самого польского шляхтича немецкий рыцарь из Тевтонского и Ливонского орденов. Ну, поляки и пожали серии казацких восстаний, ненамного лучше Жакерии. Но что самое скверное, православные русины так и остались в Речи Посполитой неравноправным большинством. Они были им в Литве со времен Кревской унии.

Что характерно, современные польские историки (вероятно, и многие современные поляки) хорошо видят губительность этой политики.