действительности того же содержания? – С.В.). По вопросу о войне новые руководители высказывались не менее категорически: пока германская армия повинуется своему императору, русский солдат должен “стойко стоять на своем посту, на пулю отвечать пулей и на снаряд – снарядом”. “Не бессодержательное «Долой войну» – наш лозунг. Наш лозунг – давление на Временное правительство с целью заставить его… выступить с попыткой склонить все воюющие страны к немедленному открытию переговоров… А до тех пор каждый остается на своем боевом посту!” Идеи, как и формулировки, насквозь оборонческие. Программа давления на империалистическое правительство с целью “склонить” его к миролюбивому образу действий была программой Каутского в Германии, Жана Лонге во Франции, Макдональда в Англии, никак не программой Ленина, который звал к низвержению империалистического господства. Обороняясь от патриотической печати, “Правда” заходила еще далее. “Всякое «пораженчество», – писала она, – а вернее, то, что неразборчивая печать под охраной царской цензуры клеймила этим именем, умерло в тот момент, когда на улицах Петрограда показался первый революционный полк”. Это было прямым отмежеванием от Ленина. “Пораженчество” вовсе не было изобретено враждебной печатью под охраной цензуры, оно было дано Лениным в формуле: “Поражение России – меньшее зло”. Появление первого революционного полка и даже низвержение монархии не меняло империалистического характера войны»[916].

По справедливому замечанию Троцкого, «Сталин в конце марта выступал за военную оборону, за условную поддержку Временного правительства, за пацифистский манифест Суханова, за слияние с партией Церетели. “Эту ошибочную позицию, – признавал ретроспективно сам Сталин в 1924 г., – я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина. Нужна была новая ориентировка. Эту новую ориентировку дал партии Ленин в своих знаменитых Апрельских тезисах”»[917].

А.Г. Шляпников, которого вместе с П.А. Залуцким и В.М. Молотовым отодвинули от руководства Центральном органом большевиков, констатировал впоследствии: «День выхода первого номера преобразованной “Правды”, 15 марта, был днем оборонческого ликования. Весь Таврический дворец, от дельцов Комитета Государственной думы до самого сердца революционной демократии – Исполнительного комитета, был преисполнен одной новостью: победой умеренных, благоразумных большевиков над крайними. В самом Исполнительном комитете нас встретили ядовитыми улыбками… Когда этот номер “Правды” был получен на заводах, там он вызвал полное недоумение среди членов нашей партии и сочувствовавших нам и язвительное удовольствие у наших противников… Негодование в районах было огромное, а когда пролетарии узнали, что “Правда” была захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями “Правды”, то потребовали исключения их из партии»[918].

Когда в ночь на 4 апреля 1917 г. Ильич прибыл на Финляндский вокзал из эмигрантского «далека», никто из его ближайших соратников не ожидал того, что именно заявит будущий вождь мировой революции.

Троцкий заметил в «Истории русской революции»: «Низвержение монархии открывало в их глазах эру “свободной”, республиканской России, в которой они собирались, по примеру западных стран, открыть борьбу за социализм. Три старых большевика, Рыков, Скворцов и Вегман, “по поручению освобожденных революцией социал-демократов Нарымского края”, телеграфировали в марте из Томска: “Приветствуем возрожденную «Правду», которая с таким успехом подготовила революционные кадры для завоевания политической свободы. Выражаем глубокую уверенность, что ей удастся объединить вокруг своего знамени для дальнейшей борьбы во имя национальной революции”. Из этой коллективной телеграммы выступает целое мировоззрение: оно пропастью отделено от Апрельских тезисов Ленина. Февральский переворот сразу превратил руководящий слой партии во главе с Каменевым, Рыковым, Сталиным в демократических оборонцев, притом развивавшихся вправо, в сторону сближения с меньшевиками. Будущий историк партии Ярославский, будущий глава Центральной контрольной комиссии Орджоникидзе, будущий председатель Украинского ЦИКа Петровский издавали в марте в тесном союзе с меньшевиками в Якутске журнал “Социал-демократ”, стоявший на грани патриотического реформизма и либерализма; в позднейшие годы это издание тщательно собиралось и предавалось уничтожению. “Надо открыто признать, – писал Ангарский, один из этого слоя, когда такие вещи еще разрешалось писать, – что огромное число старых большевиков до Апрельской конференции партии по вопросу о характере революции 1917 г. придерживалось старых большевистских взглядов 1905 г. и что отказ от этих взглядов, их изживание совершались не так легко”. Следовало бы лишь прибавить, что пережившие себя идеи 1905 г. переставали быть в 1917 г. “старыми большевистскими взглядами”, а становились идеями патриотического реформизма»[919].

Основатель большевистской партии с порога принялся распекать сталинско-каменевское руководство «Правды» – за соглашательство. Накаленную пламенной речью В.И. Ленина с главными лозунгами «Никакой поддержки правительству капиталистов!» и «Да здравствует социалистическая революция!» атмосферу в верхушке большевиков сумел разрядить как всегда тактичный Л.Б. Каменев. Ф.Ф. Раскольников указал в своих воспоминаниях, что Л.Б. Каменев «…в нескольких словах резюмировал общее настроение:

– Мы можем быть согласны или не согласны со взглядами т. Ленина, можем расходиться с ним в оценке того или иного положения, но во всяком случае в лице т. Ленина вернулся в Россию гениальный и признанный вождь нашей партии, и вместе с ним мы пойдем вперед, навстречу социализму.

Тов. Каменев нашел объединяющую формулу, приемлемую даже для тех, кто еще колебался, не разобравшись в потоке новых идей. Все присутствующие солидаризировались с Львом Борисовичем единодушными горячими аплодисментами».

Курса, который наметил В.И. Ленин, от вождя большевиков не ожидали даже молодые радикалы из Русского бюро ЦК РСДРП – А.Г. Шляпников, В.М. Молотов и П.А. Залуцкий. По язвительной иронии меньшевика Н.Н. Суханова, «выпалив свою формулу, Ленин, известный доселе как социал-демократ, приемлющий программу Второго съезда, ошеломил не только мне подобных, но и заставил изрядно растеряться более грамотных из верных своих учеников»[920]. Л.Д. Троцкий констатировал в «Истории русской революции»: «Перспектива непосредственного перехода к диктатуре пролетариата казалась совершенно неожиданной, противоречащей традиции, наконец попросту не укладывалась в голову»[921].

Фактически на Апрельской 1917 г. конференции РСДРП (большевиков) Л.Б. Каменеву было не в чем особенно каяться (старые «грехи»[922] ему фактически списали). Тем более что логика его, если вообще верить заявлению И.В. Сталина и сообщению региональной газеты, вполне понятна. Лев Борисович пришел в РСДРП в команде А.А. Богданова, потом без особых проблем и без намека на скандал перешел в команду В.И. Ленина. Каменев не мог не припомнить в февральские дни 1917 года, как из РСДРП исключали и в конце концов (1910) исключили отзовистов (группу радикальных большевиков в РСДРП, настаивавшую на полном отказе от легальных форм массовой партийной работы и отзыве депутатов-социал-демократов из Третьей Государственной Думы)[923]. Для Каменева была абсолютна ясна неготовность страны к социализму, он всерьез нацеливался на участие РСДРП в легальной политической борьбе. Приехавший на Финляндский вокзал Ленин ошарашил «свою» партию курсом на всю власть Советам. Данный курс не могло понять в апреле 1917 г. большинство тех, кого после смерти Ленина будут называть «верными ленинцами». Что же тут было отрицать?

В-четвертых, среди большевиков не было единого взгляда на то, следует ли продолжать войну. Ленинское убеждение в необходимости «превращения войны