Наконец Щеглов дал нам понять, что пора вставать из-за стола, и мы поднялись без особого сожаления. Пора было и вовсе уходить с этого крекинг-завода, в данный момент делать тут было абсолютно нечего. Можно, конечно, потребовать организовать беседу с директором завода Михаилом Евгеньевичем, но не было сомнения, что на свои вопросы я получила бы столь же неопределенные, уклончивые ответы, как и от Щеглова. Этот тип был прав: администрации завода совершенно ни к чему, если я докажу невиновность аппаратчицы и виновность их самих. Да еще всплывет история с переработкой левой нефти на левый керосин, что, несомненно, может потянуть за собой и другие неприятные разоблачения. В тот момент я решила непременно написать заявление на имя прокурора области, изложить там все, что видела тут и слышала, потребовать создания специальной комиссии по расследованию причин взрыва. Как я поняла, такая комиссия так и не была создана. Пробираясь по разбитой асфальтовой дорожке между дымящимися паром и нефтепродуктами отстойниками, я пыталась сообразить, какое ведомство в правительстве области занимается крекинг-заводом, куда именно следует мне обращаться с жалобами и своими подозрениями. Логичнее всего спросить об этом у Валеры Гурьева, нашего криминального репортера, тот хорошо знал все подобные вещи.

Миновав проходную и очутившись на небольшой асфальтированной площадке перед въездом на территорию завода, мы все, к нашему всеобщему огорчению, обнаружили, что наша телевизионная «Волга» вместе с Костей Шиловым куда-то исчезла. С одной стороны, конечно, я сама сказала ему, чтобы не ждал нас и отправлялся по своим делам. И наверняка Кошелев не преминул позвонить ему и повелеть немедленно быть с машиной на рабочем месте — теперь у Кости не было уважительной причины послать его на хрен. С другой стороны, нам теперь предстояло добираться в центр города на общественном транспорте, самим тащить на себе все телевизионные аксессуары. Павлик отчаянно кряхтел и ругал свою тяжелую долю телевизионного оператора, наверное, в глубине души жалея, что не имеет права точно так же отругать меня. Впрочем, мы ему помогали, как всегда, приняли на себя часть его груза, но основную тяжесть аппаратуры до ближайшей автобусной остановки Павлику пришлось тащить самому, а это не было особенно легко, так как остановка находилась неблизко. От проходной крекинг-завода к оживленной городской улице, по которой ходил в центр города автобус, вела довольно широкая дорога. Высокий непроницаемый бетонный забор крекинг-завода был с одной ее стороны, с другой — толстая труба теплотрассы, за которой виднелись какие-то дачные участки, желтевшие листвой в это осеннее время года плодовые деревья. Вокруг было пустынно и, можно сказать, тихо, если не считать равномерного гудения крекинг-завода за бетонной стеной, воспринимавшегося как сама тишина. День был почти такой же прекрасный, как вчерашний, теплый, солнечный, только теперь на небе клубилось некоторое количество пушистых облаков, похожих на клочья белой ваты. Не без удовольствия ощутила я эту тишину и покой практически в центре промышленного района города рядом с одним из самых грязных и экологически вредных предприятий, какие только могут быть…

То, что произошло дальше, стремительностью своей, неожиданностью и абсурдностью напоминало кошмарный сон. Неожиданно раздался рев мотора легковой машины, вывернувшей откуда-то из бокового проулка между дачными участками. Машинально я посторонилась и потянула к себе Павлика, шедшего по самой середине тихой, безлюдной дороги. Я ожидала, что машина на бешеной скорости промчится мимо нас — мало ли зачем гоняют люди на больших скоростях! Но, к нашему удивлению, раздался вдруг оглушительный визг и скрежет тормозов, оглянувшись, мы увидели, что машина — это была ничем не примечательная «шестерка» темно-синего цвета — остановилась около нас, едва не наехав на груженного телеаксессуарами Павлика. В тот же момент из машины выскочили трое мужчин. Они были одеты в одинаковые зеленые пятнистые куртки, и на головах у них были надеты жуткие черные чулки с прорезями для глаз. Двое из них, те, что выскочили с передних сидений, были огромного роста и исключительной ширины, настоящие гориллы. Третий же, выбравшийся с заднего сиденья, был нормального роста и телосложения, тем не менее непонятно почему мне казалось, что именно он здесь самый главный. На пальце правой руки его я заметила большой золотой перстень с печаткой. Все трое набросились на бедного Павлика, и, прежде чем мы успели что-либо понять, один из них с силой ударил его ногой в живот, так что наш оператор со стоном согнулся пополам и повалился на землю, роняя коробки с телекамерой и аксессуарами, которые держал в руках. Впрочем, двое других тут же подхватили это и стали как попало швырять в свою машину. Потом они направились к нам с Лерой, ошалело и беспомощно стоявшим на месте, и стали вырывать у нас из рук пакеты, коробки, оставив, однако, наши сумочки. Все отобранное как попало они покидали в машину, стремительно запрыгнули в нее сами. Взревел мотор, заскрежетали колеса, и, стремительно сорвавшись с места, машина умчалась прочь, скрывшись за ближайшим поворотом. Мы остались стоять на месте, словно пригвожденные, лежащий скрючившись на земле Павлик тихо постанывал.

Прошло некоторое время, прежде чем до меня стал доходить смысл произошедшего. Вокруг по-прежнему не было видно ни одной живой души, тускло светило сентябрьское солнце, деловито гудел, сопел и попыхивал крекинг-завод за бетонной стеной. Павлик, корча отчаянные гримасы, тяжело кряхтя и постанывая, приподнялся и сел прямо на пыльный асфальт. Вид у него был жалкий и беспредельно несчастный.

— Павлик, тебе очень больно? — спросила его Лера Казаринова, похоже, легкомысленнее всех нас отнесшаяся к происшедшему.

— Очень! — неожиданно для всех нас Павлик по-детски всхлипнул. Тогда Лера Казаринова подошла к нему, наклонилась и ласково погладила его по голове. — Черт бы побрал эти рабочие окраины! — воскликнул Павлик в неожиданной ярости, отстраняясь от ласковых рук Леры. — Чтобы я еще раз сюда приехал! Телекамера была новая, я с ней только-только работать начал… Все они отобрали, сволочи, все! До последнего проводка! Да еще по морде дали, бандюги проклятые! Что у нас за город, вообще, что за страна!

— Не по морде тебе дали, а под дых! — уточнила Лера Казаринова. — Радуйся, что вообще жив остался. У меня есть один знакомый, которого вот так же поздно вечером в рабочем районе встретили и так избили, что потом ему череп вскрывали, он первую группу инвалидности получил…

— Ну, спасибо, утешила! — воскликнул сердито Павлик. — По-твоему, это мало, что меня обокрали, нужно, чтобы мне еще башку проломили, да?

— Такого я не говорила, — невозмутимо заметила Лерочка. — Ладно, Павлик, хватит ныть. Давай вставай, не сиди на холодном и грязном асфальте, а то еще простудишься…

Лера подала ему руку, и Павлик послушно стал подниматься, отчаянно кряхтя и постанывая. Я растерянно наблюдала за обоими, не зная, что про все это и думать. Нас обокрали посреди бела дня прямо на улице! Подумать только, что делается в нашем городе!

— Это все ты виновата! — вдруг Павлик в ярости накинулся на меня. — Если бы ты сегодня утром Шилова не отпустила, мы бы сейчас нормально на машине домой поехали, и ничего такого с нами не случилось бы!