Драккар летел над верхней кромкой тумана, оттого казалось, что под брюхом машины расстилается громадная снежная равнина, над которой там и сям поднимаются поросшие лесом сопки. Блекло-синее небо над головой с по-зимнему низким и холодным солнечным диском лишь усиливали иллюзию. Пронзительно острый приступ дежавю заставил Валевскую закусить губу. Давным-давно она в самом деле видела и такую снежную равнину, и сопки, и зимний лес. В другой жизни, на другой планете.

* * *

Она тогда училась в восьмом классе Екатеринбургского лицея. На зимних каникулах Марина выпросила у родителей разрешение погостить в имении у друга и одноклассника Ромки Силантьева, верного Арамиса. Для нее, исконной горожанки, в Лесной Гриве все было необычно: старинный дом, терраса, выходящая прямо в парк, лес, до которого не нужно лететь на автограве, а можно добежать за пять минут на лыжах. А главное – снег! Белый, как молоко, и мягкий, как пух, пахнущий морозом и хвоей, скрипящий под ногами и бесшумными лавинами валящийся на голову с еловых лап. Целые горы снега! Его хватало не только на то, чтобы поиграть в снежки и скатать бригаду снежных баб, но и на постройку дворца Снежной Королевы, средневекового замка Синей Бороды и на многое, на многое другое!

– Как у вас много снега! – изумилась Марина. А Ромка растянул улыбку до ушей и многозначительно изрек:

– Ты еще не знаешь, сколько его на самом деле. Завтра свожу тебя на Гриву, увидишь!

И Марина увидела. Полуторачасовая лыжная пробежка сквозь лес, и внезапно открывшаяся бесконечность. Они стояли на самой кромке длинной возвышенности, позади, слева и справа поднимались вековые ели, а прямо из-под ног уходил крутой, выстланный снегом спуск. Далеко-далеко внизу блестела скованная льдом река, за ней вновь темнел лес, взбегал на невысокие сопки, и так – до самого горизонта. Белый до рези в глазах снег, темно-зеленый лес, бледно-синее небо и солнце.

– Ух ты… – Марина перевела дух. И потребовала, ткнув лыжной палкой в белую бесконечность: – Хочу туда!

– Не, здесь дороги вниз нет, – покрутил головой Ромка. – Это надо по другой тропе идти. Завтра покатаемся.

– Почему завтра? Почему нет?! – удивилась Марина. Снежная равнина лежала прямо перед ней, раз – и там, надо лишь разогнаться посильнее. – Давай спустимся!

– Ты что? – теперь удивился Ромка. – Под снегом каменная осыпь, да и круто чересчур. Это тебе не горный курорт, здесь шею свернуть в два счета можно.

– Фи! А говоришь, – Арамис!

И, не ожидая дальнейших увещеваний, Марина оттолкнулась палками, переваливая через гребень. Лыжи обрадованно заскользили, набирая скорость.

– Миледи, стой! – догнал испуганный вскрик Ромки. Марина захохотала в ответ. Трусишка! Что же здесь опасного, на ровном, просматриваемом насквозь спуске? И словно подбадривая, снег запел, в унисон ему засвистел ветер, и уже не надо было работать палками, а лишь согнуть ноги в коленях и мчать, мчать, мчать! Навстречу бесконечности.

В какой миг она поняла, что не управляет лыжами? Что не сможет остановиться, если захочет? И даже свернуть не сможет? Что мягкий, пушистый, такой ласковый и добрый, так много обещавший ей снег не позволит ни остановиться, ни свернуть? И когда она поймет, что скрывается под его первозданной чистотой – валун, пень или коряга, – будет поздно. Да и не важно, что там. Для нее, Марины Валевской, оно будет означать одно и то же – смерть.

Силы в ногах больше не было. Лыжи продолжали скользить все быстрее, а тело заваливалось навзничь. Она взмахнула палками, пытаясь вернуть потерянное окончательно равновесие… и встречный сугроб взорвался, взлетел вверх гейзером. Миллионы снежинок сверкали крохотными искорками, кружа над длинной рытвиной в белоснежном покрывале. И было тихо.

Затем тишину разорвал Ромкин крик:

– Миледи! Марина! Ты жива?!

Она села, стряхивая с лица, с волос, плеч и рук снег, безуспешно пытаясь разыскать вязаную шапочку. Потом повернулась к Ромке-Арамису, такому малюсенькому отсюда, замахала руками. Закричала в ответ:

– Спускайся! Здесь классно!

Разумеется, он не спустился. Вызвал отца. Через десять минут автограв Силантьевых приземлился у подножия Гривы, до которого Марина не доехала метров двадцать, и дядя Виталий, Ромкин отец, вытаскивал незадачливую лыжницу из сугроба, осторожно ощупывал ноги, руки, спину, то и дело переспрашивал встревоженно: «Ничего не болит? Голова не кружится? Не тошнит?» А когда убедился, что гостья даже синяков на заднице не набила, только головой покачал озадаченно: «Вы, барышня, не иначе в рубашке родились». Марина только хихикнула в ответ.

В собственной удачливости Валевская никогда не сомневалась. Удача помогала ей отлично учиться в лицее и университете, сделать блестящую карьеру в Особой Комиссии. В личной жизни она ей тоже сопутствовала – родила и вырастила двух замечательных сыновей. И первооткрывательницей новой разумной расы она стала благодаря удаче, не иначе. Она привыкла к ней. Потому, поставив очередную цель, не задумываясь, бросалась к ее достижению очертя голову, уверенная, что все будет хорошо… Лучше бы она переломала тогда в Лесной Гриве руки, ноги, ребра, – да хоть позвоночник! Чтобы карабкаться по жизни, стиснув зубы, а не мчать, словно по крутому спуску, когда цель управляет тобой, а не ты целью…

На приборной панели драккара вспыхнул зеленый огонек целеуказателя. Хилес уверенно повернула штурвал высоты, заставляя машину с разгону нырнуть в снежные сугробы тумана. «Нет! – едва не заорала Марина. – Не хочу туда! Не надо!» Но секундой раньше Спаситель, словно почувствовав ее ужас, повернул голову, посмотрел пристально. Крик застрял в горле. Поздно. Лыжи больше не подчиняются девочке, тело не подчиняется. Не остановиться, не свернуть. Точка возврата пройдена. Когда это случилось? Час назад, когда она ступила на керамобетон космодрома? Раньше, когда согласилась лететь на Медею? Когда подчинилась команде «Стреляй!»? Еще раньше? Когда?! Может, когда из тьмы Холодных пещер на нее глянули немигающие глаза? Совсем чужие, вспарывающие сознание, лишающие воли. Нет никакой заслуги стать «избранной». «Ты первая из людей, кого я увидел», – сказал Спаситель. «Ты первая встречная!» – означали эти слова. Медеанец доказывал Лорду, Совету Земной Федерации, всему человечеству, что способен любого подчинить своей воле. Способен каждого заставить делать все, что потребуется: лгать, предавать родных и друзей, умирать. Убивать… «Не каждый день у нас институты взрывают…»

* * *

Видно, Хилес часто летала в стойбище – драккар опустился на крошечную, утонувшую в тумане поляну посреди леса уверенно, словно на площадку учебного аэродрома. Их уже ждали: из грязно-белой пелены выступили человеческие фигуры, окружили машину. Индейцы, много. Валевская невольно начала считать: десять, двадцать… Хилес открыла дверь… тридцать, сорок… Спаситель выбрался из драккара, потянул Марину за руку, требуя подчиниться… пятьдесят… Ее подхватили, и она сбилась со счета. Оказывается, ее усаживали на удобные носилки с сиденьем, похожим на пилотский ложемент. Укрыли по плечи толстыми шкурами каких-то зверей, сверху уложили охапки бело-розовых и желтых цветов. Гирлянды из таких же цветов водрузили на голову. «Словно венец…» – подумалось. Цветы пахли сильно и терпко, забивали изнуряющий смрад тумана. Затем носилки взлетели верх, поплыли – это шестеро медеанок одним синхронным движением подняли их, водрузили на плечи, двинулись в глубь леса. Марина завертела головой, тут же успокоилась – Спаситель был рядом, восседал на таких же носилках, только несли его мужчины. Почувствовав взгляд спутницы, Спаситель повернул голову, произнес, как всегда бесстрастно: