Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Неро, — прозвучал его хриплый голос.
Жадно обхватив губами отверстие сосуда, я ощущал себя пустым бурдюком, который будет наполняться бесконечно. Жидкость втекала в меня, втекала и втекала. Содержимое его фляжки постепенно перекочевало в мой желудок. Откинул голову назад, колючее сено показалось мне райским облаком. Крестьянин закрыл моё лицо охапками сухой травы. «Я счастливчик», — мои глаза блаженно зажмурились. Повозка мерно раскачивалась из стороны в сторону, и если бы не моё неважное самочувствие, то непременно заснул бы. Щит из стога сена внушал эфемерное чувство безопасности. Моё путешествие продолжалось недолго. Подспудное желание, чтобы ослик вёз меня вечно, к сожалению, было несбыточным. В этот момент понял, что такое рай: тебя везёт и везёт по бесконечной дороге ослик, а боль уходит и уходит.
Но конечной остановкой рая оказался глинобитный домик с небольшим палисадником. Крестьянин втащил меня в дом и, протащив через прихожую, внёс в комнату, где и уложил на деревянную койку. Спина с облегчением опустилась на жёсткий тюфяк. Молча смотрел на хозяина. Он снял кепку и пригладил большой ладонью седые волосы. Его тёмные глаза внимательно осматривали меня. На морщинистом смуглом лице отражалась озабоченность, мне даже стало неловко. Я попытался улыбнуться и ткнул себя пальцем.
— Викто́р, — я сделал паузу. — Моряк. Франция.
Мужчина, наверное, понял меня.
— Ставрос, — кивнул он, назвав себя.
Поправив вылинявшую клетчатую рубашку, Ставрос начал что-то объяснять, медленно разводя руками в воздухе. Я ничего не понимал, но кивал. Потом он ушёл. Мне ничего не оставалось, как лежать, разглядывая помещение, в котором я оказался. Скромная комната с побелёнными стенами, кровать, стол, пара плетёных стульев, в углу платяной шкаф и буфет с десятком расписных тарелок, из украшений — резная полка с иконой святого Георгия, кружевная скатерть на столе и цветные циновки на полу. Моё внимание привлекли фотографии в рамках, висевшие на стене: на них хозяин с печальной женщиной в нарядном платке и молодой мужчина в картузе и пиджаке. «Жена и сын», — догадался я.
Вскоре вернулся Ставрос с тряпичным узелком. Развернув его на столе, он вышел. Привстав, я попытался рассмотреть содержимое узелка. Там оказался большая толстая лепёшка и кусок сыра. Хозяин отсутствовал недолго. Он принёс кувшин и глиняную чашку, и через минуту я жевал лепёшку с сыром, запивая козьим молоком. Ставрос сидел напротив меня и молча наблюдал, как я поглощал крестьянский обед. Утолив приступ голода, я почувствовал неловкость под его пристальным взглядом. Чтобы хоть как-то избавиться от этого чувства, кивнул на фотографии и спросил по-английски:
— Жена и сын?
Ставрос тяжело перевёл взгляд на фотографии, затем произнёс:
— Элени, — привстав, перекрестился, потом добавил: — Александрос, — Ставрос снова перекрестился.
Видя моё непонимание, попытался коротко объяснить:
— Александрос итан стратиотис. Херманос…, — хозяин вздохнул.
Нетрудно было понять значение международного слова стратиотис — солдат. От чувства неловкости мне не удалось избавиться: «Значит, его сын был убит немцами. Тогда, может, он не выдаст меня».
Я молча дожёвывал свой кусок лепёшки. После окончания трапезы он убрал посуду и принёс фанерную коробку. Подойдя ко мне, показал на мою раненную руку. Очевидно, Ставрос догадался по пятнам крови на разрезанном рукаве куртки. Я закивал и снял её с себя. В коробке у хозяина были бинты, спирт, какие-то порошки. Он осмотрел рану, ободряюще улыбнулся. Через какое-то время принёс тазик с тёплой водой. Моё дело было только морщиться, стиснув зубы, пока Ставрос делал мне перевязку. Покончив с этим, он вышел, оставив меня одного. За окном были уже сумерки, когда он вернулся. Делая круглые глаза для большей убедительности, он попытался объяснить мне что-то похожее на:
— Херманос панту. Кривэтэ, — махал руками вверх и изображал пальцами шагающие ноги.
Хозяин помог подняться мне с кровати, и, поддерживая за плечи, повёл из дома на улицу. Провожаемые недовольным клокотанием обеспокоенных кур в дощатом курятнике, мы пересекли каменистый двор и оказались в маленьком домике, служившем, очевидно, Ставросу хозяйственной постройкой. Стог сена, тюфяк, лавка, верстак, инструменты — вот и всё, что здесь было. Я уже хотел устроиться на тюфяке, но Ставрос меня остановил. Проделав дыру в стоге, он показал мне небольшой деревянный щит, под которым находился вход в погреб со всякого рода провизией. Затем, закрыв всё это, хозяин забавно объяснил мне план спасения в случае появления бошей.
— Херманос — он приставил кулаки с вытянутыми указательными пальцами, изображая рога, потом ткнул пальцем в меня. — Кривэтэ, — Ставрос показал на скрытый погреб.
Я закивал: «План понятен». Крестьянин вышел, а я улёгся на жёсткий тюфяк.
Всё-таки контузия у меня была в легкой степени тяжести. Во всяком случае, таким был мой собственный диагноз. Состояние первых часов после «нашего» взрыва, когда я на какое-то время стал глухим, немым и потерявшимся в пространстве, прошло. Осталось ещё головокружение, шум в ушах, иногда подташнивало. «Через пару дней всё пройдёт», — успокаивал себя.
«После «нашего» взрыва», — снова в мою голову вернулась эта фраза. «Наш»… Наш с Янушем. Только теперь я чётко осознал, что погиб последний член экипажа «Бретани». Сколько угодно раз можно повторять, что это война и что она унесла и унесёт ещё десятки миллионов жизней, но принять это невозможно. Сердце начало биться как бешенное, я обнял себя руками, пытаясь успокоиться. Через какое-то время меня отпустило. Я с трудом заставил себя не думать о прошлом. Начала болеть голова.
«Что теперь мне делать?» — мой мозг сопротивлялся, настраиваясь на будущее. Полная оккупация немцами острова — вопрос считанных дней. У меня не было на этот счёт иллюзий. Значит, сейчас может происходить массовая эвакуация союзников по морю. Тогда у меня есть шанс быть подобранным каким либо судном, отправляющимся к британским островам или в Египет. Только вот вопрос: как? Ответ был очевиден: смертельная лотерея. Необходимо найти нашу шлюпку