Тело ее больше не было насторожено, в ее сердце было только одно. Она перевернулась и широко развела Габи ноги. Они целовались и Сирокко принялась ее ласкать.

— Я не могу сказать, что люблю тебя и хочу честно сказать тебе об этом, потому что не уверена что знаю, что означает это чувство по отношению к женщине. Я отдала бы за тебя жизнь и твое благополучие важнее для меня, чем благополучие других людей. У меня никогда не было такого друга, как ты. Если этого недостаточно, я прекращу.

— Не надо.

— Когда я любила мужчину, однажды я захотела от него ребенка. То, что я чувствую сейчас по отношению к тебе, очень близко к тому чувству, но это не совсем то. Я хочу тебя… о, как плохо, что я не могу выразить это словами! Но я не могу сказать с уверенностью, что люблю тебя.

Габи улыбнулась.

— Жизнь полна разочарований.

Она обняла Сирокко и опустила ее на подстилку.

В течение пяти дней снаружи завывал ветер. На шестой день началась оттепель и продолжалась до седьмого дня.

В это время было опасно выходить наружу. Сверху падали толстые куски льда, поднимая при этом ужасный шум. Когда ледопад прекратился, они вышли наружу. Моргая с непривычки от света, они смотрели на холодный, сияющий водой мир, который что-то нашептывал им.

Они взобрались на вершину ближайшего дерева, шепот стал слышен сильнее. Когда более мелкие ветви стали прогибаться под их тяжестью, пошел тихий дождь: большие капли медленно падали с листа на лист.

В центре колонны воздух был прозрачным, но все вокруг, насколько только доставало глаз, было обвито радугами, как будто растаявший лед пробирался сквозь листву к новому озеру на полу спицы.

— Что теперь? — спросила Габи.

— Возвращаемся в пещеру. В пещеру, а потом наверх. Мы потеряли уйму времени.

Габи кивнула в ответ. Потом она спросила:

— Я не сомневаюсь, что ты знаешь это, но можешь ты мне сказать, зачем мы туда идем?

Сирокко собралась было сказать, что это глупый вопрос, но поняла, что это совсем не так. Во время их длительного заключения в пещере она призналась Габи, что больше не верит, что найдет кого-нибудь в ступице. Она сама не знала, когда перестала верить в это.

— Я пообещала мейстерзингеру, — сказала она. — И теперь у меня нет от тебя секретов. Ни одного.

Габи нахмурилась. — А что ты ему пообещала?

— Посмотреть, смогу ли я сделать что-нибудь, чтобы остановить войну между титанидами и ангелами. Я никому не говорила об этом. Я не знаю почему.

— Понимаю. Ты думаешь, что ничего не сможешь сделать?

— Нет.

Габи ничего не ответила, но старательно искала ее взгляд.

— Я должна попытаться. Почему ты так смотришь на меня?

Габи пожала плечами:

— Просто так. Я просто хотела узнать, что ты собираешься делать после того, как мы найдем ангелов? Мы будем продолжать подъем, не так ли?

— Думаю, что да. Мне почему-то кажется, что это следует делать.

Мир был сплошной серией деревьев и подъемов. Они отличались друг от друга так же, как различаются между собой снежинки. Средством общения между ними во время преодоления этих препятствий были руки да ворчание. Они превратились в идеальную машину для лазания по деревьям, которая непрерывно движется вверх. Один переход занимал у них двенадцать часов. Разбив лагерь, они спали как убитые.

Под ними открылся пол и на Рею выпало море воды. Оно оставалось открытым несколько недель, затем пол закрылся, но открылась крыша и снова подул холодный ветер, заставляя их прятаться в убежище. Пять дней в темноте, и они снова снаружи, и снова карабкаются вверх.

На шестой день после третьей зимы они встретили первого ангела. Они остановились, глядя на него, он, в свою очередь, смотрел на них.

Он находился недалеко от верхушки дерева, неясно вырисовываясь сквозь ветви. До этого они слышали завывания ангелов иногда сопровождаемые хлопаньем их крыльев. До этого знания Сирокко об ангелах ограничивались жутким моментом, когда она видела одного из них пронзенного пикой титанид.

Этот ангел был меньше Габи, у него огромная грудная клетка и длинные, тонкие руки и ноги. Крылья появлялись прямо из боков, так что во время полета вес его равномерно распределялся на оба крыла. Сложенные, эти крылья достигали его головы, концы их волочились ниже ветви, на которой он сидел. Летающие части его ног, рук и хвоста были аккуратно сложены.

Несмотря на все это, Сирокко была поражена его сходством с человеком. Ангел был похож на умирающего от недоедания детеныша, но детеныша человеческого.

Габи глянула на Сирокко, которая лишь пожала плечами, затем сделала шаг вперед, готовая ко всему чему угодно.

Ангел вздрогнул и отскочил назад. Крылья его полураскрылись и он балансировал, хлопая ими по ветке.

— Мы только лишь хотим поговорить с тобой, — сказала Габи, вытянув вперед руки.

Ангел опять вздрогнул и улетел. Они слышали лишь шум его крыльев, когда он набирал высоту.

Габи посмотрела на Сирокко. Ты приподняла бровь и развела руками.

— Ладно, продолжим.

— Капитан.

Сирокко немедленно замерла. Габи резко остановилась, веревка натянулась.

— Что случилось? — спросила Габи.

— Тише, слушай.

Они подождали и через несколько минут зов повторился. На этот раз его слышала и Габи.

— Это не может быть Джин, — прошептала Габи.

— Калвин? — Как только она сказала это, она узнала голос. Он странно изменился, но она узнала его.

— Апрель.

— Правильно, — пришел ответ, хотя Сирокко сказала его негромко.

— Поговорим?

— Конечно я хочу поговорить. Где, черт побери, ты находишься?

— Ниже, я вижу вас. Не спускайтесь.

— Но почему? Черт побери, Апрель, мы на протяжении месяцев надеялись, что ты вернешься. Август сходит с ума. — Сирокко нахмурилась. Происходило что-то неладное, и она хотела знать, в чем тут дело.

Мне нельзя приближаться к вам. Если вы подойдете, я улечу.

Она сидела на небольшой ветви, в двадцати метрах от того места, где находилась Сирокко и Габи. Даже с такого расстояния Сирокко рассмотрела ее лицо, в точности похожее на лицо Август. Она была ангелом, Сирокко стало плохо.

Казалось, ей было тяжело разговаривать. Она делала длинные паузы между словами.

— Пожалуйста, не подходите ближе. Не двигайтесь в моем направлении. Таким образом мы можем немного поговорить.