Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царское богомолье зимой. Художник С. В. Иванов
Царь Алексей ездил в церковь в день своего тезоименитства в обитых красной материей санях, запряженных одной гнедой лошадью; на запятках его стояли бояре: кн. Я. К. Черкасский и И. Д. Милославский, его тесть; напереди стояли два комнатных стольника; впереди саней шли стрельцы, а по сторонам — придворные[359].
Капталы, рыдваны и колымаги
Со старых времен ездили в рыдванах, каптанах и колымагах. Каптаны были зимние возки, обитые бархатом или красным сукном; у дверец вставлялись слюдяные окошки с тафтяными занавесками. Рыдваны были длинные и без рессор; покрывались сукном. Колымаги, как рыдваны, делались на четырех колесах и отличались от простой телеги тем, что внутри обивались сукном; в них входили по лестнице. Колымаги и каптаны делались о двух оглоблях, без дышел; запрягались в одну лошадь, а другие были столь просторные, что в них свободно помещали постель, подушки, тюфяки и теплые одеяла[360].
Кареты и коляски
Возок, который послал в подарок царь Борис Годунов датскому принцу Иоанну, жениху Ксении, был похож на карету. Его везли шесть серых лошадей, убранных в красные шлеи; все железо было посеребренное; верх обтянут лазоревым сафьяном, внутренность покрыта пестрою камкой; подушки лазоревые и темно-красные; по сторонам расписано золотом и красками, колеса и дышло крашеные.
Во всей Европе долгое время ходили пешком по неимению экипажей. Только принцев носили на помочах, а вельможи и сановники ездили на мулах. Первые французы выдумали кареты в половине XV столетия. При Франциске I, короле французском, жившем в XVI в., находились в Париже две кареты: одна королевы, а другая — Дианы, дочери Генриха II. Но придворные дамы не заботились о каретах, и только в начале XVII в. кареты начали входить в употребление. Говорят, что первым из придворных ездить начал Иоанн де Боа-дофин, и то по причине чрезвычайной его тучности, препятствовавшей ездить верхом. В кареты запрягали лошадей, но в Испании еще долгое время употребляли мулов[361].
Борис Годунов в числе многих подарков, полученных им от королевы Елизаветы, получил еще от нее карету, обитую бархатом. Карета Марии Мнишек была обита снаружи алым сукном, внутри красным бархатом; подушки были парчовые, унизанные жемчугом; ее запрягали в двенадцать лошадей. С появлением карет вошли в употребление коляски, и они запрягались в шесть лошадей.
Распространившееся тщеславие на богатую упряжь заставило царя Феодора ограничить ее: он указал, чтобы впредь с 1682 г. бояре, окольничие и думные впрягали в кареты и сани по две лошади, в праздничные дни по четыре; для сговоров и свадеб в шесть лошадей. Стольникам, стряпчим и дворянам велено ездить летом верхом, а зимой на санях в одну лошадь. Кареты стоили весьма дорого, и потому в начале еще XVIII в. они были очень редкие. В Петербурге находилась при Петре I одна наемная, которую употребляли для иностранцев; прочие ездили в одноколках или верхами. В половине XVIII столетия размножились кареты и коляски. Парадные кареты запрягались цугом в шесть и четыре лошади; впереди ехали вершники, одетые по-гусарски или по-казацки; иногда шли по бокам скороходы и гайдуки — последние были одеты по-гусарски или по-казацки и исполняли обязанность лакеев. Тогда же появились брички, дормезы, фаэтоны с кожаными фартуками и дрожки; последний экипаж есть собственно русский, и его иностранцы не знают[362]. В конце XVIII в. стали ездить при дворе на линейках, при коем они поныне остались в употреблении. Во внутренности России долго не знали ни колясок, ни карет, которые стали появляться там в конце XVIII в. как диковинка. Между многими тому примерами это земля донских казаков. Там в первый раз появился тяжелый рыдван в половине XVII столетия при атамане Данииле Ефремове. Когда атаманша ездила в рыдване, тогда все жители Черкасска выбегали на улицу и кричали: «Сама едет!» У этой атаманши был зимний возок, расписанный яркими красками и обитый войлоком, цветной шелковой матернею и бархатом; дверцы были со стеклами, и внутри стояла посредине жаровня[363].
Русские повозки, сани и телеги служат доселе с пользою; но сани делаются ныне с изысканной роскошью в одной только России и именно в Петербурге. Ямские почтовые повозки славятся своей прочностью и удобством, а валдайские колокольчики — серебристым звоном и крепостью. Упряжь наша отличается от европейской дугами и всей збруей; наш кучер правит с большой ловкостью и самодовольствием. Ямщики отличаются быстрой ездою; во время дороги они свистят, поют, прикрикивая на свою тройку: «Эй! Соколики мои». За границей, даже в Царстве Польском и Литве, впрягают лошадей цугом и без форейтора; один кучер правит и поминутно хлопает бичом, который несносно поражает непривычный слух. В сани, которые испещряют разноцветной краскою, запрягают лошадей гуськом и привешивают на шею колокольчики, напоминающие своим трезвоном наших маймистов, называемых в простонародье чухонцами. В Берлине даже щеголяют трезвоном.
Омнибусы и дилижансы заведены у нас в недавнее время для облегчения проезжающих из Петербурга в Москву и обратно, а внутри столицы для отправляющихся в летнее время на гулянье. Весьма жаль, что они не учреждены во всей России и даже в нашей столице начали употреблять их для вседневной езды недавно, кажется не более трех лет тому назад. В Париже разъезжают несколько тысяч ежедневно и за весьма умеренную цену.