ПО, значительно облегчили государственным органам задачу отслеживания возможных контактов заболевших. В этом случае мало кто возьмется оспаривать принятые компаниями решения, ведь они помогли замедлить распространение вируса. Однако в очередной раз стало ясно, что именно Apple и Google определяют предел возможностей государства и научного сообщества. Программный код действительно становится законом.

Решение, принятое обеими компаниями, стало не просто важным — оно оказалось революционным. Apple и Google помогли создать инструменты для отслеживания контактов, но сделали это на собственных условиях, объявив, что защита частных данных важнее государственных задач. Возможно, это и правильно, однако разве могут подобные решения быть в компетенции частных компаний? Обычно законы такого масштаба готовятся и принимаются государственными служащими, избранными народом. А теперь мы оказались в ситуации, когда в руках крупнейших технологических корпораций сосредоточена огромная власть, однако системы отчетности не существует. По словам интернет-активистки Ребекки Мак-Киннон, «согласие участников Сети», то есть каждого из нас, становится все менее значимым.

Возникает также проблема цензуры — и это, возможно, главное следствие появления законодателей нового типа. Вопрос о том, какая информация может стать достоянием общественности, решается все более узким кругом руководителей ведущих технологических компаний.

В известном смысле интернет — инструмент демократизации общества. Он дает каждому из нас возможность высказаться. До появления интернета все СМИ находились под контролем владельцев теле- и радиоканалов, а также редакций печатной прессы. Они говорили — мы слушали. Общественная дискуссия сводилась исключительно к спорам с друзьями за бокалом вина после работы. Еще можно было написать письмо редактору газеты или программы в надежде на публикацию. Сегодня же, благодаря электронной почте, блогам, но прежде всего сервисам отправки мгновенных сообщений и социальным сетям, широкая публика может выражать собственное мнение сколь угодно громко, привлекая внимание колоссальной аудитории. Интернет сделал общественную дискуссию свободной и доступной.

Но, как ни парадоксально, эта дискуссия вновь оказывается в руках крайне узкого круга лиц. Facebook и Twitter — основные площадки для обсуждения политики, локальных событий и мировых новостей. Интернет в целом и социальные сети в частности — единственное место, где теперь удобно обсуждать самые разнообразные темы: просто потому, что мы все уже там. И снова огромную роль играет сетевой эффект: чем больше людей используют ту или иную площадку, тем быстрее она становится одной из немногих, где можно найти собеседников на любую тему. Эффект масштаба дает популярным платформам возможность применять цензуру или продвигать определенные темы по их собственному выбору. А выбор они чаще всего делают в соответствии со своими бизнес-интересами, а не во благо общества.

В некоторых случаях цензура и оказывается основной проблемой: вспомним ситуацию с фотографией Фан Тхи Ким Фук, запрещенной на Facebook. В других случаях проблемы начинаются как раз из-за отсутствия цензуры. В 2018 году несколько жителей Индии были убиты агрессивной толпой, которая вышла на улицы из-за вирусных сообщений в WhatsApp[464]. Пока разворачивались те страшные события, компания Facebook, владеющая мессенджером WhatsApp, не предпринимала никаких действий. В обоих случаях корень проблемы один и тот же: частная организация, никому не подотчетная, определяет, какая информация и как именно получит широкое распространение. После беспорядков и убийств в Индии Facebook ограничила возможности повторной передачи сообщений. Вначале это было сделано только для Индии[465], но позже ограничения на количество репостов были введены во всем мире[466]. В течение двух лет условия, на которых мы с вами можем использовать WhatsApp, существенно изменились, как меняется и то, что считается теперь допустимым содержанием наших сообщений. Важнейший механизм, благодаря которому идеи появляются и начинают циркулировать в публичном поле, вновь изменился.

В этом случае руководство компании Facebook приняло, надо полагать, правильное решение. В других их реакция выглядит гораздо менее однозначной. В течение нескольких месяцев 2018 года военные в Мьянме готовили кампанию по уничтожению представителей народности рохинджа, преимущественно мусульман, и использовали для общения мессенджер Facebook. Компания признала, что стала «инструментом в руках тех, кто стремился посеять вражду и нанести ущерб» в ходе событий, признанных мировым сообществом этнической чисткой в отношении рохинджа[467]. (Позже представители Facebook отказались предоставить информацию, которую можно было бы использовать в Международном суде ООН, чтобы привлечь военных Мьянмы к ответственности[468].) В другом случае Facebook оставила в открытом доступе материалы, представляющие потенциальную угрозу для американских граждан, хотя десятки пользователей требовали их заблокировать. Кайл Риттенхаус застрелил двух невооруженных протестующих и ранил еще одного в городе Кеноша, штат Висконсин. За день до этого он заходил на страницу в Facebook, где были размещены призывы брать в руки оружие. Пользователи социальной сети отправили больше 455 жалоб на ту страницу, но компания их проигнорировала[469].

Многие платформы используют какие-то с виду произвольные критерии в отношении того, что считать допустимым, а что нет. Запрет на публикации Дональда Трампа в январе 2021 года, причем не только в Facebook, но и в Twitter, YouTube, Twitch и на других платформах, — отличный пример совершенно субъективного подхода. Трамп определенно перешел границы разумного, когда призвал штурмовать здание Капитолия. Однако настолько ли это опаснее, чем его прежние выходки? В течение предыдущих десяти лет Трамп использовал соцсети для конспиративной расистской теории о настоящем свидетельстве о рождении Барака Обамы, репостил сообщения в Twitter, авторами которых были откровенные белые шовинисты и люди крайне правых взглядов, распространял ложные сведения о подтасовке данных на выборах — и это лишь несколько примеров из множества известных. Новые технологические платформы всячески изворачиваются, пытаясь работать и с Трампом, и с оскорбительными и непристойными материалами в целом. Но аккаунты были заблокированы именно в 36-часовой период между признанием поражения Трампа на выборах и инаугурацией Джо Байдена — и возникли вопросы: почему именно сейчас и почему именно эти аккаунты?

Решения Facebook не имеют четкого объяснения. В конце концов, почему именно сообщения Трампа о штурме Капитолия привели к блокировке, а распространение в течение десяти лет ложной информации такой реакции не вызывало? Почему фото Фан Тхи Ким Фук было заблокировано, а призывы к уничтожению рохинджа цензура пропустила? Все это доказывает, что интернет-платформы обрели колоссальное влияние. Все наше публичное обсуждение ведется теперь в рамках систем, которые контролируются крупнейшими соцсетями, то есть управляются по их правилам и в соответствии с их коммерческими интересами.

Проблема даже не в том, правильно ли поступают цифровые платформы, а в том, хотим ли мы, чтобы подобные вопросы решали прежде всего частные компании. Некоторые из крупнейших корпораций экспериментируют с новыми подходами: в