Нет, не в силу каких-то колдовских чар, как об этом часто говорили и писали, взял он сторону Александры, а просто потому, что сознавал: все, что говорит она — справедливо, что и сам он поддался на удочку ее завистников и врагов.

Больше никогда, никогда не станет он слушать эти злые языки, этих гадюк, — пообещал он ей. Ему и самому нравилось слушать разговоры о потусторонним миром, и ему не хотелось накладывать на это запрет. И такое отношение царя спасло Вырубову, которая уже начала собирать свои вещи, чтобы исчезнуть из дворца навсегда…

Николай, которого столько историков обвиняют в слабоволии и бесхарактерности, грохнул кулаком по столу, за которым сидела его мать, приводя в порядок бумаги.

Ошарашенная Мария Федоровна сразу поняла, что на этот раз она зашла слишком далеко.

Когда в отставке Вырубовой было отказано, приблизительно в те же дни в императорской семье был пущен еще один мерзкий слушок.

Во время приема в английском посольстве, бабушка цесаревича в присутствии сударыни Шарыгиной, княгини Орбеляни, графини Демидовой и некоторых других статс- дам, сказала:

— Никогда бастард не сядет на московский трон. Я этого не допущу…

О таком высказывании матери царю стало известно в тот же вечер, и на следующий день он дожидался, когда проснется Мария Федоровна, чтобы потребовать у нее объяснений. Неужели случайно позволила она себе еще раз подействовать на чувствительную душу сына?

— Поосторожнее, матушка, прошу вас! Вы всегда считали меня слабаком, но на сей раз я окажу вам сопротивление, стану защищать честь своей жены и свою собственную…

Она попыталась оправдаться:

— Ну, во-первых, сын мой, я не произнесла такого слова, — люди всегда все переврут…

Но гнев царя не спадал:

— Как вы посмели выдвинуть такое отвратительное обвинение против моей любящей и самой любимой жены…

Мария Федоровна струхнула:

— Что ты, я не выдвигала против нее никакого обвинения, просто повторила то, что мне сказали, вот и все…

— Кто вам это сказал?

— Люди…

— Ах, люди… Люди… Я знаю этих людей. Это те люди, которые за моей спиной готовят гибель моего строя, которые хотят убить меня… это те люди, которые говорят, что я тиран и что я мучитель своего народа…

— Успокойся же, дитя мое,.

— Это — праведный гнев, гнев возмущения! Пусть оплаченные вами горничные, пусть разные авантюристки, любительницы шантажа осмеливаются распространять такие слухи, это все, конечно чудовищно, но они меня не трогают… но Вы… Вы, моя мать, Вы, бывшая когда-то сама русской императрицей, распоясываетесь, восстаете против нас…

Вдруг напряженное лицо Николая смягчилось. На губах появилась ироничная улыбка… Послышался даже легкий смешок. Ошарашенная Мария Федоровна стояла перед ним, боясь пошевельнуться…

— Я знаю, кто пустил этот мерзкий слушок. Этот бравый генерал Орлов, вот кто… И этот человек был так мне всегда предан… Ну, говорите, имейте достаточно мужества, чтобы признать, что я прав, что виной тому — он.

Мария Федоровна опустила голову. И тихо прошептала:

— Его имя на самом деле было мне названо…

Николай пошел к двери. Повернувшись, он бросил на мать надменный взгляд.

— Вы мне нанесли больную рану, но я покидаю вас, исполненный решимости, — завтра же я прекращу все эти сплетни. Я наведу порядок. Прошу вас относиться к нам с добрыми чувствами, мы оба этого заслуживаем, и она, и я…

Но 25 сентября комендант Донварский передал царице короткую записочку от генерала Орлова:

«После посещения отца Иоанна Кронштадтского я был принужден пообещать, мадам, удалиться… Я бережно храню, Ваше величество, воспоминания о Вашей доброте и вашей поистине императорской грациозности. До тех пор, покуда Господь позволит мне жить на этой земле, я буду всегда молиться за Вас и за всех Ваших близких. Посылаю Вам маленький золотой медальон, подаренный мне одним из моих дядьев, который принадлежал славному генералу Скобелеву. Мне будет оказана высочайшая честь, если Его императорское высочество цесаревич будет носить его на Себе. Это — талисман, дарующий непобедимость!»

Александра поняла, что злобные козни ее свекрови вновь увенчались успехом. Но Николай и на сей раз не поверил тому, что подозревала его мать. Но ради своего царского достоинства он был вынужден удалить своего верного слугу, слугу короны, который теперь мог бы вернуться в Россию, только получив личное разрешение государя.

В ту же ночь Алексей ударился о ножку столика, и у него началось обильное кровотечение. Ничто не могло остановить кровь. Доктор Боткин, который теперь и дневал и ночевал во дворце, заявил, что он бессилен и ничем не может помочь ребенку.

Александра плакала, чуть не обезумев, в объятиях мужа.

Николай, теряя от таких страданий самообладание, вдруг воскликнул:

— Теперь нужно только чудо!

И императорская чета, опустившись на колени на ковер в комнате, вновь с еще большим пылом принялась умолять Господа сжалиться над несчастным мальчиком.

К постоянным тревогам Александры о состоянии здоровья ее сына, добавилась еще одна печальная новость: генерал Орлов, направленный с особой миссией по распоряжению императора в Египет, был найден мертвым в своем номере в Каирском отеле 17 октября 1905 года.

Говорили о самоубийстве. Местные власти, подчиняясь чьему-то нажиму, неохотно, но все же скрывали результаты проведенного расследования. Тайный курьер императрицы, направленный ею на место происшествия, чтобы все узнать о несчастной жертве, привел в Санкт-Петербург достаточно много весьма серьезной информации. Генерала, чтобы там не утверждали, убили, — но это преступление было совершено не по прямому приказу русского императора, а в результате политических закулисных махинаций, которые направлялись из-за границы, из Германии…

Проявленное при этом известии хладнокровие Александры лишний раз доказывало, как умеет выносить эта великая женщина удары Судьбы, с каким великим достоинством.

Она знала чутьем медиума, что ее муж был непричастен к этому убийству, но, как она опасалась, определенная часть окружения вдовствующей императрицы в Аничковом дворце могла иметь отношение к этому делу.

Теперь единственный ее друг, который всегда ее подбадривал, который, не задумываясь, предлагал ей свою шпагу для защиты слабосильного цесаревича, наследника империи, был убит выстрелом из револьвера каким-то негодяем…

Можно было, конечно, довести до конца расследование, — выявить виновных… Может, как раз этого и ожидали ее враги. Женская мудрость Александры подсказывала ей не проводить расследования, о чем она и сказала мужу… теперь ей в утешение оставались лишь молитвы о несчастном ее слуге, с которым так жестоко расправились в далеком Египте, Она могла отыскать его следы, следы его духовности, в продолжительных беседах с вызываемыми ею духами, которые всегда оказывали ей поддержку.