— Никогда нельзя сказать: «Я сделал свое дело. Детям я больше не нужен». Вы всегда будете им нужны. Им необходимы ваше внимание, ваша забота, ваша любовь. Нередко бывает и так, что вы раньше, чем они сами, оказываетесь в состоянии увидеть и понять то, что им будет нужно завтра. И с банком, друзья мои, все обстоит точно так же.

Снова томительная пауза и гробовая тишина в зале. Малыш почувствовал, что лоб у него покрывается испариной. Он сидел, крепко сцепив пальцы рук и не ощущая, как ногти вонзаются в кожу.

— Мне уже семьдесят пять лет. Пора передать банк в другие руки. Что я и делаю сегодня. С большой радостью.

Малыш физически ощутил, как все его тело залило приятное, прохладное чувство облегчения.

— Отныне банк возглавит мой сын, Прэгер Маленький — или нет, теперь его уже надо называть Фредом Прэгером Четвертым. Он станет председателем и будет поступать так, как сочтет необходимым. Отныне его заботой будет и развитие банка, и внесение перемен, и повседневное руководство. Он прошел долгую подготовку к этой роли; наверное, сам он считает, что даже слишком долгую, — а может быть, и говорил кому-нибудь об этом. — (Снова взрыв хохота.) — Он будет хорошим руководителем. Я в нем совершенно уверен. И прошу всех вас поднять бокалы — за Фреда Четвертого!

— За Фреда Четвертого! — Бокалы опять заколыхались в воздухе. Малыш улыбнулся, потом вдруг резко провел рукой по глазам, словно стряхивая что-то. Мэри Роуз с несвойственной ей нежностью положила свою руку на руку Малыша. Улыбаясь свекру необычайно тепло и приветливо, она начала было подниматься с места, но он махнул ей рукой, как бы приказывая сесть.

— Еще несколько слов. Совсем немного, обещаю. Я хочу продолжить то сравнение с семьей, которое начал. Так вот: я вижу, что банку предстоит отвечать на новые вызовы, справляться с новыми проблемами. Мы живем в самый разгар огромных социальных потрясений; к власти и влиянию выходят новые классы, новые расы и народы. Предстоят глубокие перемены во всех сферах жизни. Мир сегодня уже не тот, каким он был раньше. Было бы очень опасно игнорировать эти препятствия и эти перемены.

— О господи, к чему это он клонит? — прошептала Мэри Роуз Малышу.

— Банк, который для меня как вторая семья, всегда был для меня глубоко личным делом. Я третий Фредерик Прэгер, кому довелось возглавлять его. Малыш будет четвертым. Следующим наследником по праву станет его сын, Фредди. Такова установившаяся традиция. Фредди, встань, покажись.

Фредди поднялся, по-мальчишески угловатый, нервно и неуверенно поклонился. Все захлопали.

— Однако, — продолжал Фред, — однако…

— О боже, — произнес Малыш. Костяшки его пальцев побелели.

— …есть и еще один источник, который может многим обогатить нас. Источник влиятельный, наделенный ясным видением будущего, быстрее других повышающий свое значение. Самый сильный во всем мире с тех самых пор, как человек поднялся и встал на две ноги. Я имею в виду женщин. Возможно, мои слова многих из вас удивят. Раньше я как-то не числился среди сторонников женской эмансипации. Наоборот, к стыду своему, должен признаться, что всячески мешал этому. Но признание своих ошибок — это признак силы и мужества, и потому я признаю, что тут я ошибался. Теперь я научился уважать женщин, стал ценить их, восхищаться ими.

— Давно пора, — вставила Бетси, и ее реплика, вызвав новый взрыв хохота, разрядила сгустившееся было напряжение.

— Верно. И без тебя, дорогая, я бы никогда не пришел к таким радикальным переменам в своих взглядах. Но мои взгляды изменились, и с этим связаны и некоторые практические соображения. Я хочу, чтобы банк оказался в состоянии воспринять этот щедрый подарок, который преподносит нам судьба. Я хочу, чтобы он был чуток ко всем происходящим в жизни переменам. А потому я хочу, чтобы в банке на высоких постах работали женщины. И вношу изменения в устав банка.

Под тентом стояла такая тишина, что, казалось, ее можно было потрогать руками; никто даже не шелохнулся.

— В соответствии с имеющимся у меня правом, в пределах той доли акций, которой я распоряжаюсь, я делаю одно изменение в уставе. — Он выдержал паузу, нашел глазами ту, кого искал, и остановил на ней добрый, ласковый взгляд. — Я вношу условие, что моя старшая внучка, Шарлотта, наследует банк вместе со своим двоюродным братом, Фредди, в равных долях. Я прошу всех встать и выпить за Шарлотту. И за то новое будущее, которое она олицетворяет.

Все снова поднялись, но несколько неуклюже, неловко, испытывая какое-то замешательство и неудобство; послышались возгласы «За Шарлотту!», но звучали они как-то странно: без всякого воодушевления, вяло, почти равнодушно.

Малыш посмотрел на Фредди — тот сидел совершенно белый, неподвижно глядя перед собой ничего не видящим взором, — а потом перевел взгляд на Шарлотту — раскрасневшаяся, ошеломленная, растерянно улыбавшаяся, но полностью сохранившая свое обаяние, она принимала поздравления, и было очевидно, что чувства переполняют ее, — и ощутил такой приступ ненависти к ней, что в тот момент вполне мог бы ее убить.

Шарлотта, 1978–1980

Впоследствии Шарлотта не раз повторяла, что именно в тот самый момент она и повзрослела — сразу же, решительно и бесповоротно. Прямо на глазах у всех она резко изменилась, превратившись из миловидной и обаятельной девочки в молодую женщину, на которой уже лежала печать успеха, невероятного богатства и — потенциально — значительного влияния. Именно последнее больше всего и возбуждало, приятно волновало, но и пугало ее. Она сидела там, вместе со всеми, опустив взгляд на сложенные на коленях руки — само воплощение скромности, — и чувствовала, как при одной только мысли о том, какой подарок она только что получила, в ней поднимается волна почти физического возбуждения и восторга. А потом это ощущение вдруг прошло, и она сразу же вспомнила о Фредди и подумала о том, что должен был чувствовать он. Впоследствии Шарлотта этим всегда гордилась: значит, она все-таки лучше, чем сама о себе думала. Похоже, время остановилось: никто за столом не пошевелился, не произнес ни слова. Шарлотта посмотрела на сидевшего рядом с ней Фредди: он был бледен, яростно глядел прямо перед собой, то сжимая, то разжимая кулаки; ей стало нехорошо, но она не знала, что надо делать или говорить; и тут она увидела, что к ним подходит Малыш; его мягкий и озабоченный взгляд был устремлен на Фредди, он подошел, положил руку на плечо сыну, что-то сказал ему на ухо; Шарлотта вскочила и проговорила: «Садитесь на мое место, дядя Малыш»; он очень приветливо улыбнулся ей и ответил: «Спасибо, Шарлотта. Поздравляю тебя», и она даже подумала, какой он благородный и щедрый человек, раз не испытывает к ней никакой ненависти и ему не хочется удавить ее или хотя бы двинуть ей под столом ногой (в тот же самый момент ей пришла в голову удивившая ее непрошеная мысль, что если он и вправду такой хороший, то, значит, им легко манипулировать, а это может оказаться очень плохо и для него самого, и для того положения, в котором он отныне пребывал); она стала спускаться с возвышения в зал, и ее обступила толпа улыбающихся людей, каждый из которых считал для себя удовольствием и обязанностью поздравить ее.