Холодный апрельский ветер гнал по серому, пасмурному небу стаи рваных, наполненных промозглой влагой облаков, когда створки главных ворот столицы Франции со скрипом закрылись за Амори де Монфором.

Позади остался дневной переход из родового замка Монфор Лямори. Погода была хуже некуда. Затекшее от долгого пребывания в седле промерзшее тело ныло от усталости. Однако сейчас Амори меньше всего обращал внимание на физические тяготы. Он принял слишком ответственное решение и теперь был полностью погружен в собственные безрадостные раздумья. Узкие улочки наконец-таки вымостили камнем. Еще когда Амори пребывал в Лангедоке, до него доходили слухи о том, что в столице даже открылся свой собственный университет.

Созданный не без участия неутомимого подвижника Доминика Гузмана, он был учрежден для того, чтобы обучать детей знати богословию и праву. Похоже на то, что в скором времени в области культуры и искусств Париж мог затмить славу знаменитой Болоньи.

Но сегодня Амори де Монфору было не до парижских нововведений. Продвигаясь в направлении королевского дворца, он почти не обращал никакого внимания на новомодные наряды зажиточных горожан.

За год, проведенный со дня гибели его отца, судьба отнеслась к нему самым жестоким образом.

Избранный на совете предводителей крестового похода наследником владений и титулов, фактически ставший единовластным правителем отвоеванных у Юга территорий, Амори так и не смог повторить военных успехов своего родителя. Более того, он стал терпеть одно поражение за другим. Отныне удача была на стороне графа Тулузского.

Причин тому было много, но главными стали отсутствие единства в рядах снедаемого старой феодальной враждой северного рыцарства и вконец распустившееся войско.

Давало о себе знать и отсутствие жесткой руки бесславно погибшего полководца. Амори прекрасно понимал, что для окончательного покорения новых земель одной лишь безудержной храбрости будет недостаточно, а столь необходимыми на такой войне качествами военного стратега он, к сожалению, не обладал. К тому же у южан было главное преимущество: они сражались за свою родину, за свои владения, за своих детей и жен. Довольно скоро Амори понял, что его войны не справятся в одиночку со все более нарастающим сопротивлением объединенных отрядов южных графств. И тогда папский легат Сито посоветовал ему искать сильного союзника. В те времена на территории Франции, раздираемой усобицами по сути совершенно независимых вассалов, таким союзником мог быть лишь один-единственный человек, король Филипп Август.

К нему-то и спешил Амори, прекрасно понимая, что для того, чтобы заручиться поддержкой столь грозного сюзерена, ему придется поставить крест на далеко идущих амбициозных планах своего родителя.

Отказаться от своих владений на юге в пользу короля — иного выхода у Амори не было. Его мать сильно сдала после смерти горячо любимого мужа, с особым рвением стала следовать церковным обетам, а дела мирские ее уже практически не интересовали. Малолетнему Ришару, равно как и Симону-младшему, до совершеннолетия было еще далеко, а никому теперь не нужный отпрыск рода Монваланов теперь был предоставлен заботам капеллана Бернара. Как никогда прежде, Амори прекрасно понимал: для того чтобы сохранить хоть какое-то положение в свете, ему необходимо пожертвовать призрачными титулами и землями ради тепленького местечка при королевском дворе. «Большая политика — удел сильных мира сего», — рассуждал про себя наследник де Монфора. А к ним он себя никогда не относил. По птичке и шест. Привести в чувство зарвавшихся еретиков графства Тулузского под силу было лишь грозному победителю англичан. Ему-то Амори и спешил поскорее передать права на южные владения, дабы избавить себя от лишних хлопот.

По пути во дворец наследник де Монфора свернул в знакомый переулок к дому, пожалованному короной благородному роду Лямори. Перед тем как предстать пред светлым ликом французского монарха, надо было как следует отдохнуть, помыться и переодеться. Проскакав на залитый светом чадящих факелов двор, он с большим удовольствием слез с коня. Заспанный конюх взял под уздцы измученную долгой дорогой лошадь. Содрав перчатки и отстегивая на ходу латы, Амори прошел в дом. Наконец-то у него под ногами была твердая почва. Дворецкий Жан, держа масляный светильник, провел господина в покои. Следовавший за ними оруженосец внес оружие рыцаря. Каблуки его сапог гулко стучали по каменному полу.

— Принесите мне платье, что подороже, да согрейте воды, — приказал Амори, радуясь долгожданному теплу и уюту.

* * *

В тронном зале короля Франции все было уже готово к важному приему. Филипп Август восседал на золоченом резном тисовом троне, держа в руках символы власти. Его голову украшала высокая собранная из золотых пластин корона, украшенная драгоценными камнями. Пурпурная тяжелого бархата и отделанная соболями мантия была сколота изумрудной фибулой. На короле была длинная византийского покроя шелковая просторная рубаха до пят, перехваченная парчовым, золотого шитья поясом. Его ноги плотно облегали мягкие, выкроенные из куска тончайшей кожи лани, покрашенные в зеленый цвет сапожки. Суровым взглядом Филипп обводил освещенную сотнями свечей залу, где собрались его многочисленные придворные и вассалы. В пестрой толпе выделялись облаченные в белые плащи крестоносцы Севера — доблестный Вильям де Контрэ, неустрашимый Бушар де Марли, имевший старые счеты с непокорным графом Рай-моном, его родственник, барон Болдуин. Присутствовал здесь и весь высший церковный клир королевства во главе с более всего походившим лицом на вареного рака папским легатом Сито. Его появление здесь было отнюдь не случайно. Сегодня должна была решиться дальнейшая судьба крестового похода против погрязших в ереси южан. Холодные голубые глаза Филиппа, резко очерченный профиль, орлиный нос и бледные поджатые губы выдавали в нем человека жестокого и решительного.

В поле зрения короля попала череда украшавших стены тронной залы гобеленов. Огромные вытканные в Нормандии яркие полотна живописали непрерывную историю захватов и завоеваний. Скачущие с копьями наперевес под градом стрел рыцари, отрубленные головы, коленопреклоненные правители, оплакивающие павших жены. Все это Филиппу Августу приходилось не раз видеть воочию.

Большая часть правления короля прошла в борьбе с беспокойным соседом — Англией. Конечно же, немало хлопот причиняли Филиппу и собственные французские непокорные вассалы, лишь на словах признававшие сюзеренитет короны, а на деле проводившие свою собственную, выгодную лишь себе политику. Но Англия — случай особый, тем более что английский король обладал целым рядом областей во Франции, а потому формально являлся подданным Филиппа. Все началось с того, что лет двадцать тому назад Филипп поручил жениху своей дочери Артуру Бретонскому хорошенько проучить зарвавшихся англичан и отвоевать у них область Пуату. Но правитель Британии Иоанн, прозванный Безземельным, несмотря на то, что приходился Артуру дядей, захватил его в плен и собственноручно убил. Узнав об этом, вернувшийся из похода в северную землю Филипп сразу приступил к решительным действиям. Как и предполагали обычаи того времени, он пригласил Иоанна, как вассала Франции, к себе на суд, обвиняя его в убийстве. Естественно, что английский король на подобное требование ответил отказом. В ответ Филипп незамедлительно ввел войска в Нормандию и захватил ее. Устье Сены с городом Руаном оказалось в руках французов, что в военном отношении имело решающее значение. Под ударами войска Филиппа пали Нормандия, Анжу и Пуату. Теперь владения французской короны простирались на юг от Луары, а Бретань признала зависимость от Филиппа.