— Обед готов.

Дандзё и мальчик в тот момент мерились силой на руках. Лицо Хиёси налилось краской, тело напряглось. Дандзё тоже был увлечен поединком, как ребенок.

— Обед? — рассеянно переспросил он.

— Стынет ведь.

— Ну, так поешь сама. Этот мальчуган — крепыш. Мы славно забавляемся. Ха-ха-ха! Да, чудный малый!

Дандзё, покоренный непосредственностью Хиёси, с головой ушел в игру. Хиёси, умевший подружиться с кем угодно, разве что не таскал дядюшку за нос. От состязания на руках они перешли к фигурам на пальцах, потом стали передразнивать друг друга. Детские шалости продолжались, пока Дандзё не нахохотался до слез.

На следующий день, перед отъездом в замок, Дандзё, к явному неудовольствию жены, предложил:

— Слушай, если его родители не против, может, оставим Хиёси у нас? Не думаю, что от него будет прок, но он забавнее домашней обезьянки.

Оэцу решила отговорить его. У садовых ворот она сказала мужу:

— Нет. Зачем докучать твоей матери. Пустая затея.

— Ну, как знаешь.

Оэцу понимала, что стоит мужу уехать из дому, как все его мысли сразу же поглощаются службой и бесконечными битвами. «Вернется ли он живым? — подумала она. — Почему для мужчины так важно прославиться?» Оэцу провожала его взглядом, грустно представляя долгие месяцы одиночества. Закончив дела по дому, она повела Хиёси в Накамуру.

— Доброе утро, госпожа, — приветствовал Оэцу встретившийся по дороге путник.

Он походил на купца, владеющего большим делом. На нем была накидка из дорогой ткани, кожаные таби с узором из цветков вишни, за поясом короткий меч. Добродушный на вид человек, лет сорока.

— Вы жена господина Като, верно? Куда держите путь?

— К сестре, в Накамуру. Веду домой этого мальчика. — На всякий случай она покрепче сжала руку Хиёси.

— Ах, этого молодого господина! Это его выгнали из Комёдзи?

— А вы уже знаете?

— Ну разумеется. Я, собственно говоря, как раз из храма возвращаюсь.

Хиёси тревожно огляделся по сторонам. Его никогда не называли молодым господином. От стыда за выходки в храме он покраснел.

— Неужели вы ходили в храм из-за него?

— Да. Монахи сами явились ко мне с извинениями за то, что курильница, которую я пожертвовал храму, разбита.

— И конечно, разбил ее этот дьяволенок!

— Ну что вы, не стоит так говорить. С любым может случиться.

— Говорят, что это редкая и прекрасная вещь.

— Самое обидное, что это творение рук Городаю, которого я сопровождал в путешествии в страну Мин.

— Кажется, его еще называли Сёндзуй.

— Да. Несколько лет назад он скончался от болезни. После его смерти было изготовлено много всевозможной утвари из сине-белого фарфора с печатью «Сделано Сёндзуем Городаю», но все это подделки, жалкие подражания. Единственный мастер, побывавший в стране Мин и освоивший искусство тамошних гончаров, обретает, увы, в ином мире.

— Я слышала, что вы усыновили его сына Офуку.

— Верно. Дети дразнят его китайчонком. В последнее время он вовсе не выходит на улицу.

Купец внимательно посмотрел на Хиёси. А тот, неожиданно услыхав имя Офуку, гадал, что у важного господина на уме.

— Знаете ли, — продолжил купец, — Хиёси, оказывается, единственный, кто всегда защищал Офуку, поэтому, услышав о печальном происшествии в храме, он попросил меня вмешаться. Выяснилось, однако, что мальчик натворил и много других шалостей. Монахи рассказали о его дурном поведении и отказались принять его обратно, несмотря на мои уговоры. — Грудь купца заходила ходуном от зычного хохота. — Решать, конечно, его родителям, но если они надумают отдать его еще куда-нибудь, я с радостью помогу, если мой дом и мое дело покажутся им подходящими, он, по крайней мере, подает надежды.

Вежливо попрощавшись, купец пошел своей дорогой. Ухватившись за рукав Оэцу, Хиёси несколько раз посмотрел ему вслед:

— Скажите мне, тетушка, кто этот человек?

— Его зовут Сутэдзиро. Он владеет гончарными мастерскими в нескольких княжествах.

Некоторое время они шли молча.

— А страна Мин, это где? — внезапно спросил Хиёси, продолжая размышлять над услышанным.

— Это Китай.

— А где он? Большая это страна? Есть там крепости и самураи, как у нас? Бывают ли битвы?

— Не говори глупостей! И вообще, лучше помолчи, ладно?

Теперь уже Оэцу попыталась освободить руку из цепких пальцев племянника, но Хиёси даже не обратил внимания на ее усилия. Задрав голову, он пристально смотрел на лазурный небосвод. Небо изумляло его, казалось истинным чудом. Почему оно такое необыкновенно синее? Почему люди не могут оторваться от земли? Если бы люди могли летать, как птицы, он слетал бы в страну Мин. И в самом деле, птицы, нарисованные на курильнице, были точно такими как здесь, в Овари. Одежда людей отличалась, он хорошо запомнил это, другими были корабли, но птицы привычные. Значит, у птиц нет стран; небо и земля целиком принадлежат им.

«Хорошо бы побывать в других странах», — подумал он.

Хиёси никогда прежде не замечал, как убог его родной дом. Когда они с Оэцу вошли внутрь, он впервые увидел, что даже днем в нем темно. Тикуами дома не оказалось, он, вероятно, ушел по своим делам.

— Одно горе с ним, — вздохнула Онака, выслушав рассказ о случившемся в храме.

Мальчик держался невозмутимо. Глядя на сына, Онака не испытывала гнева. Она изумлялась, как он вырос за два года. Хиёси искоса уставился на младенца, которого мать кормила грудью. Выходит, в их семействе прибавление. Не говоря ни слова, он вдруг взял дитя за голову, отнял от материнской груди и стал внимательно рассматривать ребенка.

— Когда родился этот ребенок? — спросил Хиёси.

Не отвечая на вопрос, Онака произнесла:

— Ты теперь старший брат и должен быть примером братику.

— Как его зовут?

— Котику.

— Странное имя, — взволнованно произнес Хиёси, испытывая неведомое чувство власти над младенцем, превосходство старшего брата, который подчинит своей воле младшего.

— С завтрашнего дня, Котику, — пообещал он, — будешь кататься у меня на спине.

Обращался он с младенцем неловко, и тот заплакал.

Отчим вернулся домой, когда Оэцу собралась домой. Онака успела поведать сестре, что Тикуами надоело надрываться в поле, чтобы выбраться из нищеты, и он пристрастился к сакэ. И сейчас лицо его было подозрительно красным от возлияний.

Обнаружив Хиёси, он завопил:

— Ах ты, негодяй! Тебя вышвырнули из храма и ты посмел явиться мне на глаза? — завопил он, увидев пасынка.