Эта встреча с Муниром была не последней. Моя миссия близилась к концу, и я с трудом мог представить, насколько важными он и его родная страна станут в моей жизни. Я знал, что непременно сюда вернусь. Сирия и ее жители прочно вошли в мои сердце и душу – мы на славу потрудились, успев сделать многое за относительно короткий отрезок времени, спасли множество жизней, заложили основы для высококвалифицированного медицинского ухода в будущем за счет обучения, которым я пытался заниматься параллельно с повседневной работой.

По сути, эта поездка вобрала в себя все, что мне так нравилось в этой работе: удовлетворение от приносимой пользы, помощи обычным людям; испытание веры в собственные силы в суровых условиях; сплоченность преданных своему делу людей, с которыми у тебя общие ценности, ну и немного опасности, чтобы добавить остроты.

Желание отправиться туда помогать людям все еще горело во мне, с каждым годом разгораясь все больше. Откуда же оно исходило? Подозреваю, это было заложено во мне очень давно, а пробудили его два судьбоносных события, пережитые молодым юношей на заре его медицинской карьеры.

Путь навстречу опасности начинался в безопасном месте. Пожалуй, это было самое безопасное место из когда-либо известных мне, и я до сих пор считаю его своего рода убежищем. Свои самые первые и счастливые детские годы я провел в доме моих бабушки и дедушки в Трелче, маленькой деревушке в 15 милях[13] к северо-западу от Кармартена в Уэльсе. Мои бабушка с дедушкой, которых на валлийском звали мамгу и датку, жили в одном из крошечных домиков на вершине холма, где была построена деревушка, в окружении невероятно красивой природы. Моя мать, Ивонна, выросла там вместе со своими восемью братьями и сестрами. Это была одна из тех деревень, где у людей не могло быть друг от друга секретов. Ни она, ни ее родители никогда не бывали дальше Кармартена до того самого дня, когда отец отвез ее в Ньюпорт поступать учиться на медсестру.

Первым делом ей предстояло выучить английский – ведь дома говорили исключительно на валлийском. Характера моей маме, впрочем, было не занимать. Она была решительно настроена чего-то добиться в жизни – отчасти ее вдохновила встреча с участковой медсестрой, которая принимала роды у одной из ее сестер.

Мои папа и мама были, как их назвали бы в наши дни, работниками здравоохранения, и их стремление делать добро, должно быть, имело глубокие корни – одно из моих самых первых воспоминаний связано с тем, как я примерно в два года обжегся о домашнюю дровяную печь и мамгу с огромной любовью и заботой ухаживала за моей заживающей рукой.

О детстве в Трелче у меня остались очень яркие воспоминания – я помогал датку в гараже, где он чинил деревенские машины. В воздухе витал сильный запах солидола, а на полу были разбросаны сотни инструментов и автомобильных деталей. Он был местным мастером на все руки, который постоянно с чем-то возился, что-то чинил или работал со сваркой. Помню, как уличный воздух благоухал фермерскими дворами, настоящими деревенскими запахами, но был в нем и свежий, чистый аромат сельской местности, а еще я был очарован колодцем за гаражом, который постоянно снабжал нас свежей водой. Я по сей день могу вызвать в воображении запах верхней одежды отца – мне нравилось зарываться носом в складки его пальто, с головой погружаясь во все, что оно олицетворяло.

Это был простой дом, жизнь в котором проходила вокруг простых вещей, что вовсе не делало ее менее глубокой. Мамгу рубила топором дрова, ими потом топили печь. Помимо мамгу и датку, здесь до сих пор жили младшие братья и сестры моей матери, и, несмотря на тесноту, думаю, я был ужасно избалован, особенно моими молодыми тетушками. Больше всего то время запомнилось мне смехом, весельем и любовью, но еще и глубокой связью с Уэльсом. Тогда я этого не понимал – и подумать не мог, что может быть как-то иначе, – но разговоры на валлийском за столом особым образом укрепляли нашу связь как друг с другом, так и с остальным народом. Чувство сплоченности и любовь близких придавали нам сил. Причем простота образа жизни – несмотря на отсутствие каких-либо излишеств, мы не стремились к вещам, которые были нам не по карману, и нам никогда не казалось, будто мы что-то упускаем, – глубоко укоренилась в нашем сознании.

Это было самое настоящее валлийское детство, наполненное невероятным волшебством. Форма, в которую я был отлит, навсегда оставившая на мне свой отпечаток. Мое становление.

Лишь сам став отцом, что случилось в моей жизни довольно поздно, я наконец понял, почему жил с мамгу и датку в Трелче, а не со своими родителями.

Для воплощения в жизнь мечты стать медсестрой маме пришлось уехать в Ньюпорт, где она и познакомилась с отцом, Малькольмом Ноттом, который в ту пору был младшим врачом. Малькольм родился в городе Мандалай, в самом центре тогдашней Бирмы, в семье офицера индийской армии и матери-бирманки. Конечно же, некоторые сильно удивились, когда она завела отношения с мужчиной из Южной Азии.

О ее происхождении выдвигались разные версии. Отец моего отца сказал мне, что во время Первой афганской войны, в 1840 году, британскими войсками командовал генерал сэр Уильям Нотт. У него был денщик-индиец, который взял его фамилию. Согласно другой версии, прадед моего отца был инженером путей сообщения из Херефорда, которого направили в Индию помогать в строительстве железной дороги, где он и остался, женившись на местной. Как я ни пытался, не смог подтвердить ни одну из этих историй.

После вторжения Японии в Бирму в 1942 году Малькольм повел свою мать и младшего брата через опасную горную границу в Индию, где сейчас находится Бангладеш. Его старший брат служил в армии и попал в плен к японцам, которые отправили его на строительство тайско-бирманской железной дороги. В двадцать два года он умер от истощения.

Его отец, мой дед по отцовской линии, был офицером связи, откомандированным в британскую армию в качестве переводчика с японского на английский – до вторжения он работал в Сингапуре и других местах. Тесная связь с британцами пророчила ему лучшую жизнь после войны.

В Индии мой отец учился в Мадрасской медицинской школе, по окончании которой его отправили в Англию попытать счастья. Таким образом, мой отец оставил родину и все, что когда-либо знал, чтобы начать новую жизнь в Великобритании, став частью огромного потока иммигрантов, хлынувших в страну после войны. Проработав какое-то время в почтовом отделении в Лондоне, он устроился в Королевскую больницу Гвент в Ньюпорте, где почти сразу же повстречал мою мать. Несколько месяцев спустя они поженились, и вскоре она забеременела.

Ближе к концу беременности моя мать вернулась домой в Трелч. Здесь у нее развился сепсис, и ее положили в больницу Приорити-стрит в Кармартене, где в июле 1956 года через кесарево сечение появился на свет я. Мы оба чуть не умерли. Моя мать не хотела бросать учебу, но, пропустив больше занятий, чем рассчитывала, была вынуждена начать обучение заново. Итак, ей предстояло четыре года учебы, а мой отец зарабатывал сущие копейки, к тому же постоянно переезжая по работе с места на место, поэтому было решено оставить меня в Трелче, этом прекраснейшем месте на земле с самыми чудесными людьми на свете – с моими мамгу и датку, Сэмом и Энни. Там я и рос, пока мне не исполнилось четыре года.