лета.

(На взгорье, где сосны в ряд,

огни светляков горят.)

Ладони ветра живые

небесные гладят щеки —

за разом раз,

за разом раз.

У звезд глаза голубые

стянулись в узкие щелки —

за глазом глаз,

за глазом глаз.

Эта звезда не сморгнет никогда —

без век, без ресниц звезда.

– Где же она?

– Эта звезда

в сонной воде

пруда.

Дорога в город Сантьяго.

(Я ехал туда влюбленным,

и пела в ночь полнолунья

птица-сестрица,

птица-певунья

на ветке в цвету лимонном.)

Это звезда романтических грез

(для магнолий

и роз).

Она себе светила сама,

пока не сошла с ума.

Та-ра-ри,

та-ра-ра.

(В хижине мрака,

в болоте,

славно, лягушки, поете.)

Большая Медведица

кверху брюшком

кормит созвездья своим молоком.

Ворчит,

урчит:

дети-звезды, ешьте, пейте,

светите и грейте!

Донья Луна к нам не пришла:

обруч гоняет она.

Вечно смешлива и весела

лунная донья Луна.

Погаснувшие звезды

плывут в последний путь…

Вот горе,

вот беда!

Куда они, куда?

…чтоб рано или поздно

в лазури затонуть.

Вот горе,

вот беда!

Куда они, куда?

Приклеен хвост к комете:

на Сириусе – дети.

Утра высь,

Сезам, отворись.

Ночи сон,

Сезам затворен.

Звезд мерцающие тени

в звуки ночи вплетены.

Привидения растений.

Арфа спутанной струны.

Только тьма в морской дали,

отражений нет.

Стебель взгляда твоего

хрупок, точно свет.

Это ночь земли.

Был красным ветер вдалеке,

зарей зажженный.

Потом струился по реке —

зеленый.

Потом он был и синь и желт…

А после —

тугою радугой взошел

над полем.

Запружен ветер,

как ручей.

Объяты дрожью

и водоросли тополей,

и сердце – тоже.

Неслышно солнце

за зенит

склонилось в небе…

Пять пополудни.

Ветер спит.

И птицы немы.

Как локон,

вьется бриз,

как плющ,

как стружка —

завитками.

Проклевывается,

как ключ

в лесу под камнем.

Бальзамом белым напоит

ущелье он до края

и будет биться

о гранит,

изнемогая.

О, верните

крылья!

Мне пора!

Умереть,

как умерло вчера!

Умереть

задолго до утра!

Поднимусь

на крыльях

по реке.

Умереть

в забытом роднике.

Умереть

от моря вдалеке.

Глубину мутят пороги.

Звезд не видно

быстрине.

Все забудется

в дороге.

Все воротится

во сне.

Туда,

мое сердце, туда!

Где в дебрях любви —

ни следа.

Где поит

живая вода

цветы

голубого всегда.

И рана

при слове «любовь»

уже не закроется

вновь.

Туда,

мое сердце,

туда!

Как даль яснеет!..

А моя тоска?

(Найдет и схлынет,

как волна с песка.)

Как даль сияет!..

А тоска сильна?

(В мои объятья!

Что тебе

она?)

Как даль желанна!..

А тоска сильней?

(Сгори во мне

и в ней.)

Хочу вернуться к детству моему.

Вернуться в детство и потом – во тьму.

Простимся, соловей?

Ну что ж, пока!..

Во тьму и дальше

В чашечку цветка.

Простимся, аромат?

И поспеши…

В ночной цветок.

И дальше, в глубь души.

Прощай, любовь?

Всего тебе, всего!

(От вымершего сердца моего…)

Мать Гюго читала.

Догорал в закате

голый ствол каштана.

Словно рыжий лебедь,

выплывший из тины,

умирало солнце

в сумерках гостиной.

Зимними полями,

дымными от стужи,

плыли за отарой

призраки пастушьи.

В этот день я розу

срезал потаенно.

Пламенную розу

сумрачного тона,