— Как знать, — спокойно ответил Странник, и в глазах его снова мелькнул загадочный огонек.

Максим не стал продолжать спор — на эту тему ему не хотелось даже говорить. Он опустил голову, несколько раз глубоко вздохнул, смиряя кровь, гулко ударившую в виски, и спросил тоном дисциплинированного подчиненного:

— Так что вы там говорили о спекулянтах, Рудольф?

Какой интересный, нет, своеобразный экземпляр, думал Максим, рассматривая сидящего перед ним человека (или человечка?). Вот уж действительно внешность бывает обманчива…

Человек, смирно сидевший на жестком стуле перед Максимом Каммерером (Маком Симом, полномочным представителем Временного Совета по упорядочиванию), выглядел предельно безобидным. Пухленький, кругленький, с веснушчатым лицом и курносым носом, человек этот был похож на добренького гнома, вышедшего на пенсию и по этому поводу сбрившего бороду, положенную по штату всем гномам. С волосяным покровом у человечка вообще было негусто: его лысый череп украшала редкая белесая поросль, жиденькие брови казались выщипанными, а на верхней губе сиротливо торчало всего несколько тонких щетинок. Глаза его, скупо отороченные бесцветными ресничками, выражали оскорбленную невинность, и требовалась немалая наблюдательность, чтобы разглядеть в этих маленьких беспокойных глазках тлеющий огонек затаенной злобы: на первый (и даже на второй) взгляд человек этот являл собой жертву произвола, и наручники на его запястьях казались чьей-то глупой шуткой. Человека звали Тихоня Прешт, и это имя полностью соответствовало его внешности и манере держаться — как есть тихоня, и непонятно даже, за что с ним так сурово обошлись.

Тихоня Прешт был королем спекулянтов и одной из видных фигур преступного мира, оживившегося и бурно пошедшего в рост в хаосе, упавшем на Страну Отцов. Легальный выродок, при Неизвестных Отцах сидевший (в полном соответствии со своим прозвищем) тише воды ниже травы, Тихоня Прешт, как только онемели башни, тут же решил, что время его пришло. Добренький гномик обладал изворотливым умом и дьявольской энергией: он в считаные недели умудрился сколотить себе целое состояние, спекулируя тем, что стало одной из самых основных ценностей — продуктами питания. Размах операций «синдиката» Тихони поражал: целые эшелоны с зерном бесследно растворялись в воздухе, и никто не мог найти никаких концов — был эшелон, и нет его, исчез.

Максим с помощниками из числа ближайших соратников Вепря гонялся за Тихоней месяц — «король спекулянтов» имел звериное чутье и угрем выскальзывал из рук. Взяли его почти случайно, в заброшенном загородном доме в предместьях столицы. Внутри этот домик являл собой уютное гнездышко, набитое ценностями и всевозможными продуктами (вплоть до консервов стратегического запаса с военных складов, хранившихся там еще с имперских времен). Логово Прешта пришлось брать штурмом: Тихоню и его пышнотелых красоток с глазами безмозглых овец охраняли тупоголовые бугаи, промышлявшие раньше уличными грабежами и умевшие обращаться и с самодельными кастетами, и с армейскими автоматами.

Максим взял Тихоню лично. Вскарабкавшись по стене, он выбил ладонями окно, свернул шеи трем телохранителям «короля», кинувшимся на него, и чудом избежал отравленной иглы, пущенной в него Тихоней из карманной «плевательницы». Мака спасло его умение ускоряться — Прешт не ожидал появления призрачной фигуры, перемещавшейся по комнатам со скоростью ветра. «Король» промахнулся — шестисантиметровая оперенная стальная игла впилась в дверной косяк, оставив на нем желтую каплю яда, — а в следующую секунду, получив отключающий удар, он уже уплыл в блаженное бессознательное состояние.

Максим привез Прешта в Департамент и доложил Сикорски, полагая, что на этом его общение с добреньким гномом и закончится, однако Странник, скупо похвалив прогрессора-практиканта, как он называл Мака, поручил ему снять с Тихони предварительный допрос: мол, это тебе в будущем пригодится, раз уж ты решил, что твое место здесь, на Саракше.

Многочасовая беседа с Тихоней Прештом до предела утомила Каммерера. Допрашивая «короля», он чувствовал все более усиливавшуюся гадливость и пару раз поймал себя на том, что мечтает принять ионный душ или хотя бы хорошенько вымыть руки. В столице и по всей стране то и дело вспыхивали голодные бунты, люди убивали друг друга за корку хлеба, а «король спекулянтов» в ответ на вопросы Мака «Неужели вы не понимали, что делали? Вам не жалко было женщин и детей, умиравших с голоду?» только моргал своим поросячьими глазками, пряча прыгавшие в них злобные искорки, и монотонно бормотал «Не понимаю я, ваше превосходительство… Торговля — она того, требует… Какие дети, ваше превосходительство? И в мыслях не имел злодейского умысла — торговля, ничего крамольного…».

Никаких сообщников, связей и тому подобного Тихоня не назвал, хорошо понимая, что организованность преступной деятельности отягощает вину, и упорно стоял на своем «торговля — она того, требует», бормоча эту мантру с исступленностью пандейского дервиша. А связи среди старой администрации, вроде бы заявившей о своей лояльности, и новой, составленной из разнокалиберных деятелей бывшего подполья, Тихоня имел, причем широчайшие. Без этих связей — на самом верху! — невозможно было бы проворачивать аферы такого масштаба, какие проворачивал Прешт: не получил бы вчерашний легальный выродок доступа ни к складам продовольствия, ни к распределителям, ни к транспортной сети. Эти связи очень интересовали Максима, и полномочный представитель Временного Совета по упорядочиванию сдерживал не раз вспыхивавшее у него желание взять этого добренького гномика за кадык и раздавить, как клопа. Что за люди, думал он, что за люди? Да полноте, люди это или хищные пандорские обезьяны, каким-то хитрым образом переселившиеся на Саракш? Неудивительно, что эти люди довели свою планету до состояния радиоактивного могильника…

От вспышки неконтролируемого бешенства Мака спас Сикорски, появившийся как раз в тот момент, когда полномочный представитель Временного Совета по упорядочиванию уже примеривался, как бы ему половчее придушить Тихоню. Странник появился в кабинете Мака, прижег мгновенно съежившегося Прешта взглядом — Тихоня стал похож на ящерицу, пытающуюся прикинуться сухой веточкой, — и спросил коротко:

— Ну, как?

— Никак, — уныло признался Максим, опуская глаза.

— Ничего страшного, — резюмировал Рудольф. — Подвергнем его, — он кивнул сторону притихшего Тихони, — ментоскопии и узнаем все, что нужно. А потом — расстреляем, выродков и без него предостаточно.

В глазах Прешта плеснул ужас. «Король спекулянтов» задергался на стуле, но тут по знаку Сикорски два охранника вывели Тихоню, не дав ему закатить истерику с воплями о пощаде и уверениями в собственной невиновности.

Ментоскопия, подумал Максим. Ну да, конечно, я мог бы и догадаться…

— Рудольф, зачем вы устроили эту комедию? — спросил он, как только за Тихоней и его конвоем закрылась дверь.

— Комедию? В ходе любых революций — например, Великой французской, — власти всегда боролись со спекулянтами. Во время революционных преобразований спекулянты продовольствием переходят из разряда просто паразитов, существование которых хоть и неприятно, но еще терпимо, в разряд саботажников, существование которых уже нетерпимо, так как чревато серьезнейшими последствиями и даже поражением самой революции. Так что это уже не комедия, а трагедия.