не понимал, что настолько соскучился, пока не увидел тебя и Альму! Дед Михей, прости меня… — опустил он голову.

— За что, Алёша? — с интересом взглянул на него старик, держа мужчину за руки чуть выше локтей.

— Забыл я про тебя… Совсем забыл, — повинился Алексей. — Словно вычеркнул кто все из памяти. За столько времени ни разу и не вспомнил о тебе. Если бы не та фотография… Черт, как она в альбоме-то оказалась? — смущенно взъерошил волосы мужчина.

— А ты не понял еще ничего, Алёша? — прищурился старик, тихонько подталкивая его к выходу из комнаты.

— А что я понять должен? — задумчиво сдвинул тот брови.

— Должен, Алёша, должен… Сам понять должен, потому не скажу я тебе ничего, покуда сам не поймешь. Слишком ты привык к готовым ответам, а вот самому подумать тебе сложно. Нельзя так, — покачал головой старый ведун и вздохнул.

— Дед Михей! — воскликнул Алексей, останавливаясь.

— Ступай, ступай! Покуда сам думать не научишься, так и будешь слепым, ничего у себя под носом не видящим, — проворчал старик. — А то плохо, Алёша, сильно плохо. Видеть тебе учиться надобно. Пригодится.

— Опять ты загадками говоришь… — вздохнул Алексей.

— Ступай вона лучше баньку растопи, попаришься с дороги, отдохнешь, усталость сбросишь. А я покуда Аннушкой займусь. Как раз банька протопится, так мы и попаримся.

— Ане капельницу надо поставить… — покачал головой мужчина. — Она уже почти сутки без капельницы, а ее два раза в день ставить надо. И уколоть ее нужно, а то опять боли начнутся.

— Ступай, говорю. Не нужна ей твоя капельница. А боль прогоню, не боись, — дед Михей легонько подтолкнул его в спину. — Коль привез, так слушай меня и не мешай мне. А станешь мешаться, прогоню и не допущу к Аннушке, покуда не поправится, — строго сдвинул старик брови. — Вы и так глупостей много наделали, незачем их еще больше-то творить. Ну ничё, поправим. Ступай. Альма, проводи его до баньки, да гляди в дом не пускай, покуда я занят буду, поняла?

— Рав-ав, — отозвалась Альма и встала перед Алексеем, неотрывно глядя на него. — Гав рыы! — строго приказала она, обнажив массивные клыки.

— Иду, иду! — выставил Алексей руки ладонями вперед. Испытывать на себе терпение собаки и остроту тех самых клыков ему как-то совсем не хотелось, а то, что Альма их может пустить в ход, если он ослушается, мужчина не сомневался ни секунды.

Расслабленный и распаренный, Алексей потягивал вкусный травяной отвар, с тревогой поглядывая на старого ведуна. Тот был молчалив и задумчив, и даже в парной против обыкновения пробыл совсем недолго.

— Дед Михей… — наконец, не выдержал он. — Сможешь Анютке помочь? Не умрет она? — спросил он с тревогой. — Может, все же поставить ей капельницу? Она же есть не может, откуда ей питание-то брать?

— Не помрет, не боись. Раньше бы, конечно, надо было ее привезть, оно бы проще прошло… — отхлебнув из своей кружки, отозвался старик. — Ну да ничего, поправим. А иголку из жилы я у ей вынул, мешала она. Так что зря ты свои пузыречки тащил, — вздохнул старик. — Снеси их в поселок фельдшеру, ему пригодятся. Выкидывать-то жалко, больших денег стоят…

— А как же мне ее теперь кормить? — растерялся Алексей.

— Нынче-то я ее звать не стал, пускай так пока, так ей полегче. Сил влил, хватит ей, а завтра к вечеру кисельку жиденького сваришь, позову ее, дак покормим маленько, — задумчиво проговорил дед. — А мож, и не стану звать… Ну да завтрева и поглядим, — хлопнул он себя по коленям, и тяжело поднялся. — Ты вот что, Алёша… Ступай матрац мне с чердака достань да возле кровати положь. Там спать стану. А одеялу да подушку со шкапа возьми. Опосля прибери здесь маленько. Спать в своей комнате станешь. Устал я сильно, сам не смогу, сил нету. Сделаешь? — взглянул он на мужчину из-под кустистых бровей.

— Конечно! Я сейчас, дед Михей! — вскочил мужчина. — Помочь тебе дойти?

— Нет, ступай, постелю мне сделай, а я покуда травок себе заварю. Сил поднабраться надобно, — проворчал дед Михей, тяжело опираясь на палку и бредя к дому.

Анна открыла глаза и с удивлением уставилась в деревянный потолок. Порассматривав пару минут непонятные доски над собой, она зажмурилась и, досчитав до пяти, что далось неимоверно тяжело, словно мозг заржавел и совершенно отказывался работать, снова распахнула глаза. Потолок никуда не делся и остался деревянным, все так же плывя и покачиваясь. Она попыталась вспомнить, что было вчера. Вспоминалось с огромным трудом и какие-то обрывки. В сознании мелькали белые халаты и синие медицинские костюмы, мрачное лицо Лёшки и еще незнакомый голос… Густой, мощный, глубокий. Голос то ворчал, то приказывал, то что-то сердито бормотал… Анна старательно вытягивала из памяти слова, что говорил тот голос, но, так и не вспомнив, уснула.

— Давай, Аннушка, пей. Пришла пора возвращаться. Хватя ужо, — губ коснулась теплая жидкость, мягко вливавшаяся в рот. Анна инстинктивно сделала глоток, второй… — Ну вот и ладно, вот и умница, — пробормотал тот же голос, и на лоб опустилась тяжелая, горячая шершавая ладонь. — Спи, девочка, спи… Сон сил придаст да боль унесет. Спи.

Анна, так и не успев открыть глаза, снова провалилась в крепкий, спокойный сон. Дед Михей, поняв, что его подопечная уснула, улыбнулся и погладил ее по голове, вздохнув.

— Ничё, Томочка, ничё… Хоть и дурной Алёшка, но Аннушку твою любит, и жить для нее да для детей станет. Хороший он, повезло ей. Хорошего мужа выбрала, — пробормотал старик, глядя на стоявший на столике фотопортрет молодой девушки со шрамом. Точно такой же, как и тот, в старом альбоме, на который наткнулся Алексей. — А хворь мы выгоним, не боись… Все хорошо будет, — еще шире улыбнулся старик. Хлопнув себя по коленям, тяжело поднялся со стула и, не раздеваясь, улегся на свой матрац. Верная Альма улеглась рядом, со вздохом пристроив массивную голову на лапы.

Проснулась Анна от голода. Нет, она просыпалась и раньше, глотала то, что вливалось ей в рот, и снова засыпала под убаюкивающий знакомый-незнакомый голос, даже не успев открыть глаза. Но сейчас она проснулась сама с пониманием,