Тогда, после бессонной ночи, я пообещала себе, что сделаю все возможное, чтобы защитить моих подопечных. Буду тренироваться до изнеможения – ведь так я смогу ускорить собственную реакцию. Стану сильной и быстрой, очень быстрой – и тогда больше ни один силент не погибнет у меня на глазах. Я этого не допущу.

Поначалу приходилось тяжко. Я продолжала наблюдать за тренировками рекрутов, запоминать движения и пытаться отрабатывать их с Гаспаром. Он был намного выше меня, намного сильнее, и его техника отличалась от того, чему учили в Корпусе. Я стала повторять за ним, а со временем заметила, что и он в свою очередь использует некоторые приемы Корпуса. Он уже не просто воспроизводил давным-давно заученные движения – Гаспар их изменял. Так мы учились друг у друга. Все стало намного интереснее, когда он сам это осознал. Подметив, что я пытаюсь копировать некоторые его приемы, он стал показывать их несколько раз подряд, медленно, чтобы я успела понять все детали. Он показывал до тех пор, когда у меня начинало получаться.

Мы тренируемся почти каждый день. Сейчас, когда вижу, как он осторожно приближается ко мне, выжидая момент для нанесения удара, мне кажется, что не было тех дней, когда он не мог блокировать неумелый удар ребенка.

Сегодняшняя тренировка проходит не очень хорошо: я не могу сосредоточиться, и Гаспар это чувствует. Он останавливается, глядя на меня с тревогой. Затем кладет шест на землю и, подойдя ко мне, слегка касается моего плеча. Правой рукой он дважды похлопывает себя по груди.

Посмотри на меня.

Я невольно вздрагиваю.

Но нет, его пальцы касаются моего виска. Это вопрос.

Почему ты не смотришь на меня?

Потому что все, что я вижу сейчас, – это лицо малодушного, которому откуда-то был известен жест, что использую только я и мои силенты. Невероятно, но беспокойство за Гаспара заставило меня позабыть о том, что случилось сегодня.

Гаспар осторожно забирает шест из моей руки. Наблюдая, как он прячет шесты в нашем тайнике, я думаю, что никогда не привыкну к его проницательности. Он слишком хорошо меня знает. Вот и сейчас он понимает, что я не только не могу продолжать поединок, но и не хочу возвращаться обратно в жилой блок. Легко вздохнув, он тянет меня за рукав, и мы садимся у самой кромки воды. Мы с ним часто сидим здесь: я что-то рассказываю, а Гаспар слушает. Пожалуй, он единственный человек, с которым я могу поделиться всем, что у меня на душе. Конечно, еще есть Мика, задорная, веселая, легкая Мика, моя единственная подруга. Я доверяю ей – но иногда мне просто не хочется обременять ее своими неприятностями. Гаспару же я могу сказать все.

Но даже ему я не говорю ни слова о том, что произошло во время казни.

* * *

Что-то пошло не так. Едва моя голова коснулась подушки, я отключилась, провалившись в липкую темноту. Спала я неспокойно – проснувшись, обнаруживаю, что простыня подо мной сбилась в ком. Я проспала около шести часов, и обычно мне этого времени хватает, но сейчас чувствую себя совершенно разбитой.

Я нарушила традицию, впервые в течение последних нескольких лет.

До общего подъема еще пара часов, но я уже не смогу заснуть, и поэтому, быстро одевшись, выхожу из своей комнатушки в жилом блоке Смотрителей.

Самый лучший способ очистить мысли – бег.

Мне никогда не удается заснуть сразу же после общего отбоя. Поэтому я выжидаю час-полтора, когда все погрузятся в глубокий сон, а потом отправляюсь на пробежку. Я бегаю по Просвету – между уровнями есть скрытые лестницы, которые превращают мой маршрут в гигантскую спираль. В часы сна основное освещение отключают, но я уже привыкла к этой темноте, и мне хватает тусклого мерцания фонарей, обозначающих выходы к Просвету.

Когда Гаспар вспомнил, как нужно атаковать, я поняла, что мне недостает выносливости, и начала бегать. После пробежки, кстати, я засыпаю мгновенно. На самом деле мне нельзя здесь находиться – в часы сна запрещено покидать жилой блок, – но я не могу отказать себе в таком удовольствии. Порой удивляюсь, почему меня до сих пор никто не остановил, ведь в Просвете полно камер видеонаблюдения – может, ночью они тоже отключаются? Или просто меня не видно в темноте?

За два часа я успеваю несколько раз пробежаться по всем уровням, поднявшись до самого верхнего и спустившись обратно. Но, не рассчитав время, я опаздываю на завтрак и успеваю лишь запихнуть в себя бутерброд. Наскоро умывшись, я переодеваюсь и, захватив планшет, отправляюсь на рабочий уровень. От распорядителя я узнаю, что мою группу на сегодня вместо оранжереи отправляют в одну из отдаленных теплиц собирать клубнику.

Простое задание, простое и безопасное для силентов – никакого инвентаря, лишь коробки для ягод, которые я всем раздаю. Эта теплица намного просторнее, чем та, в которой мы работаем обычно. А еще здесь жарко. Я смотрю вверх, прикрывая глаза рукой. Да, свет солнечных панелей ярче, чем в нашей теплице.

Силенты расходятся по теплице, а я иду к рабочему столу в надежде, что предыдущий Смотритель оставил там что-нибудь съедобное: пропуск завтрака дает о себе знать урчанием в животе. Мне везет: нахожу пару протеиновых батончиков и тут же их съедаю. Вкус у них, конечно, так себе, но зато чувство голода затихает.

В памяти почему-то всплывает фраза, сказанная вчера Микой. «Ты меняешь своих силентов, Арника». А ведь в ее словах есть смысл. Раньше перед началом работ мне приходилось несколько раз подряд повторять порядок действий, и иногда я работала вместе с силентами, потому что они часто сбивались во время выполнения даже самых простых заданий. Сейчас они запоминают все с первого раза. Я не придавала этому значения, думая, что силенты со временем просто привыкли к своей работе, но на днях услышала в столовой, как один Смотритель жаловался другому, что провел весь день с согнутой спиной, потому что обработка земли оказалась слишком сложной задачей для его группы.

Другие силенты не меняются.

Мирра, пожилая женщина, мать Ефима, подходит ко мне и ставит рядом коробку, доверху наполненную клубникой.

И снова этот жест. Посмотри на меня.

Даю Мирре новую коробку. Мне нужно решить, что делать в связи с тем, что я увидела во время казни, и решить прямо сейчас, иначе будет поздно. Я думаю об этом все утро и никак не могу понять, что меня останавливает от визита к профайлерам. Мне нечего скрывать от Справедливости, ведь так? Пожалуй, мой самый-самый большой секрет – это незаконный бег в часы сна, но за это мне может угрожать лишь штраф. Я понятия не имею, какой секрет имел в виду малодушный. Но для него это было так важно… И этот жест – он не мог быть случайным.

Слышу, как кто-то позади меня наступает на большую сухую ветку.

Та к идти мне к профайлерам или нет? Как же здесь жарко…

Звук повторяется, и у меня по телу пробегает дрожь. Я вспоминаю, что мы не в оранжерее. Здесь не может быть сухих веток.

Тревога охватывает меня, я начинаю оглядываться, пытаясь найти источник звука. Двое силентов подходят к рабочему столу с полными коробками. Показав, куда их поставить, я, подумав, хлопаю в ладоши и указываю в сторону двери. Силенты смотрят на меня, в их глазах непонимание. Я настойчиво повторяю жест, и они, развернувшись, идут к выходу – неуверенно, постоянно оглядываясь. Я поднимаю руки и дважды хлопаю в ладоши, пытаясь привлечь внимание остальных силентов – но некоторые ушли слишком далеко и уже не слышат меня. Я прочищаю горло, чтобы окликнуть их, и снова слышу хрустящий звук, слышный уже намного громче и совсем рядом. Я поворачиваюсь в сторону звука, но тут что-то заслоняет мне обзор.