он погружался в бездну меланхолии. Часть его ума наслаждалась новой победой и предвкушала тихий и спокойный быт в кругу семьи и братьев. Но другая часть уже оценивала взятие Арбокалы как далекое и тусклое событие — второстепенный эпизод из его прошлого. Нашлось бы много людей, которые бы уцепились за этот успех и весь остаток жизни напоминали о нем другим, превратив восхваление своих заслуг в единственное упражнение для языков. Но он, наверное, находился на поле брани, где два бога вели спор, о котором он ничего не знал. Иначе, почему он сражался, побеждал, а затем чувствовал себя таким опустошенным?..

Тихий голос прервал его мысли.

— Ганнибал? Иди, встречай свою возлюбленную.

Повернувшись, он увидел жену, которая покачивала на руках спящего сына.

— Ты заставил нас ждать, — добавила она. — Мы так долго не виделись.

Ее карфагенский язык был мягким и ритмичным, хотя она произносила слова с грубоватым акцентом. Привычка к родному говору наделяла ее голос мужскими интонациями, которые не вязались с аристократическими чертами лица. По своему происхождению она была уроженкой Иберии, дочерью Илапана, вождя баетов. Замужество погрузило ее в абсолютно чужую культуру, но она быстро и изящно приспособилась к ней. Через некоторое время Ганнибал поверил, что их влечение друг к другу было истинным. Иногда ее любовь приносила ему великую радость. В остальные моменты она вызывала в нем нечто больше, чем привычное безразличие.

Имилце остановилась в нескольких шагах от балкона.

— Не стой на холоде. Твой сын здесь, внутри, и ты иди сюда.

Ганнибал выполнил ее просьбу. Он медленно двинулся к женщине, не спуская с нее настороженного взгляда, словно искал в ней какие-нибудь признаки фальши. Ее филигранная красота, светло-коричневые брови, будто нарисованные росчерком пера, губы без пухлых дуг, а, наоборот, волнообразные, с утонченным змеиным изяществом — все эти черты объединялись вместе спокойной энергией, словно она была сосудом, содержащим дух нетерпеливого и избалованного ребенка, с явной печатью изысканной интеллигентности, которая буквально ослепляла. Ганнибал скользнул ладонью по талии жены, притянул ее к себе и прикоснулся губами к гладкой коже лба оливкового цвета. Он вдохнул запах ее волос. Слабый цветочный аромат, с оттенками перца, был тем же, что и раньше. Она не изменилась.

Да, Имилце не изменилась, но его сын определенно подрос. За прошедшие пять месяцев он вырос вдвое и уже не был младенцем, которого Ганнибал мог уместить на ладонях. Он больше не выглядел бледным, сморщенным и лысым. Мальчик окреп. Наследник имел крупные запястья, и его сжатые кулаки напоминали деревянные молоточки. Взглянув на полные губы сына, отец увидел в них свое повторение. Это понравилось ему. Он осторожно взял мальчика из рук матери. Голова ребенка откинулась назад. Ганнибал поддержал ее и осторожно опустился на стул.

— Ты так похож на свою старшую сестру, — сказала Имилце. — Несмотря на доброе отношение ко мне, Сапанибал всегда старается разбудить малыша каким-нибудь неловким движением. Она говорит, что ей нравится смотреть в его серые глаза. Но сейчас он вряд ли проснется. Сын вдоволь напился моего молока, а это все, что ему пока нужно в нашем мире.

Ганнибал поднял голову и посмотрел на нее.

— Радуйся таким моментам, мать, ибо вскоре он откроет глаза и увидит мир за твоей грудью. И тогда он станет сыном своего отца.

— Никогда, — ответила Имилце.

Она сделала шаг, словно хотела забрать ребенка, но остановилась.

— Какими чувствами, супруг, наделила тебя эта победа?

— Обычными. Я чувствую себя сварливым человеком, непонятым остальными.

— И уже жаждешь новых деяний?

— Во мне всегда есть какая-то часть, которая остается незаполненной.

— Может быть, расскажешь о походе?

Ганнибал пожал плечами, вздохнул и откашлялся. Он пошутил, что тут не о чем говорить. Однако Имилце выжидающе смотрела на него, поэтому он начал с одного эпизода, а затем перешел на другой. Трое братьев вернулись в добром здравии и даже без царапин. Они овладели Арбокалой, но она не стала значительным приобретением, поскольку город представлял собой такое же скопище лачуг, какой была Мастия, пока Гасдрубал Красивый не построил на ее месте Новый Карфаген. Жители Арбокалы славились не только тупым упрямством, но и грубым невежеством, предательством и непочтительностью. Они убили послов, направленных для переговоров о сдаче города. Они выстрелили из катапульт обезглавленными телами, насадили головы на колья и установили их на городской стене. Ганнибал посчитал это оскорбление весьма серьезным, так как он едва не послал Гасдрубала вместе с делегацией. Побежденный народ оказался настолько несговорчивым, что единственной пользой от всего мероприятия была лишь возможность рекрутировать арбокальцев в армию Карфагена. Если бы им понравилась такая перспектива, то они получили бы богатства, о которых не смели мечтать. Впрочем, Ганнибал сомневался, что ему удастся убедить их в этом. По его словам, они теперь кипели от ненависти и выискивали способ, чтобы разорвать договор и снова стать свободными.

— Даже не знаю, что труднее — завоевывать владения или удерживать их, — сказал он. — Вы, иберийцы, похожи на диких псов, не признающих ни силы, ни дружбы. Вам нравится создавать трудности.

Ребенок скривил личико, приподнял головку и напрягся в его руках. Имилце потянулась за ним.

— В его венах, как ты знаешь, течет кровь этих псов, — произнесла она. — Не серди малыша. Сейчас мы отправим его спать. Ты пообщаешься с ним завтра.

Она прошла в другой конец комнаты и передала ребенка служанке, которая ожидала ее там. Имилце шепнула ей что-то. Девушка попятилась, раболепно кланяясь и покачивая мальчика на руках. Супруга Ганнибала повернулась и произнесла два резких слова на родном языке. В ответ в тенях у стен послышались шаги, тихий шелест и несколько вздохов. Обычно невидимые слуги выдали свое присутствие несколькими промельками. Когда они исчезли, Имилце повернулась к мужу. Ее лицо уже выглядело по-другому. Щеки пылали. Глаза наполнились страстью. Приблизившись к нему, она вытащила заколку из высокой прически. Темные пряди упали волной и накрыли ее плечи. Казалось, что мать в ней покинула комнату вместе с ребенком, оставив взамен другую женщину.

— Теперь мы одни, — сказала она. — Покажи мне себя.

Полководец с улыбкой уступил ее просьбе. Он развязал пояс, сбросил накидку с плеч и позволил материи упасть на пол. Ганнибал встал перед супругой, опустил руки к бедрам, ладонями вверх, чтобы она могла рассмотреть все части его обнаженного тела. Продолговатые мышцы ног затвердели. Из-за плавности линий они казались гладкими речными камнями, вставленными в