и куда менее заметны имена режиссёра-постановщика, актёров, ну а где-то между ними затесался автор пьесы, если речь идёт о драматическом театре. Конечно, имя автора можно разместить и повыше, но от этого мало что изменится – в случае успеха все лавры достанутся артистам и режиссёру, ну а про автора вспомнят лишь в последнюю очередь, да и то, если почил в бозе не менее ста лет назад. Впрочем, возможны исключения, поэтому всё пишут и пишут, засыпая заведующих литчастью продуктами своего творчества и в тайне надеясь прочитать когда-нибудь своё имя на афише.

Вот и Глеб надеялся увидеть фамилию Бородин на обложке книги. Иногда это удавалось, однако толку буквально никакого – при небольшом тираже трудно рассчитывать на популярность у читателей. А причина его неудач предельно очевидна: если театр начинается с афиши, то успех писателя – с рекламы. Ну и где взять деньги, чтобы проплатить участие хотя бы в «Белой студии», а ещё лучше – в каком-нибудь ток-шоу? Вот если бы его творениями заинтересовался театр, тогда совсем другое дело – это, если получится удачный спектакль.

Ещё когда писал свой последний роман, Глеб прикидывал, как бы на основе этого сюжета сделать пьесу. Художник и власть – тема вечная, на все времена! Вот и Мольер с Людовиком конфликтовали… Как там у Булгакова в «Кабале святош»? «Дерзкий, талантлив. Но я попробую исправить его, он может служить к славе Царствования». Людовик пытался приручить Мольера, заставить его уважать власть имущих и писать только то, что их устроит. Ну а в романе, который сочинил Глеб, примерно то же самое: поэту предлагают написать новый текст для гимна Советского Союза, где был бы отмечен выдающийся вклад Леонида Брежнева в победу над фашистской Германией и в восстановление экономики страны. Поэт отказался, причём сделал это в довольно резкой форме, и был помещён в дурдом для перевоспитания. В общем-то, банальная история для тех лет, но нечто подобное может произойти в любой стране и в любые времена.

Наконец, работа над романом завершена. Глеб отправил рукопись в издательство, ну а пока будут её там целый год мурыжить, за пару недель можно пьесу написать. Диалогов в романе предостаточно, надо только дать комментарии к произносимым персонажами словам – вроде тех, что у Чехова в «Дяде Ване»: «покачав головой», «свистит», «зевает», «плачущим голосом», «с досадой»… Ну, с этим можно быстро справиться.

Куда более сложная задача – выбрать театр, причём такой, чтобы и достаточно популярным был, и чтобы пьесу не превратили в безобразный перфоманс, когда по сцене бегают полуголые мужики и бабы, изображая сцену из трагедии Шекспира. Только ведь в Москве около ста театров, и как из этой прорвы выбрать тот единственный? Смотреть по спектаклю каждый день – такое самый завзятый театрал не выдержит, а Глеб к театру не то, что равнодушен, но предпочёл бы посмотреть хороший фильм по телевизору, нежели тащиться через весь город, выстаивать очередь в гардероб, а потом соседом окажется какой-нибудь придурок, беспрерывно «хавающий» попкорн и вопящий к месту и не к месту что ни попадя. Когда ещё в юности случалось достать билет в «Театр на Таганке» или в «Современник», конечно, был под впечатлением, но… Но при всём старании не укладывалось в голове, как можно изо дня в день произносить одни и те же монологи, ублажая публику? Сразу из памяти возникал образ – Чарли Чаплин на конвейере в фильме «Новые времена». Не удивительно, что многие актёры спиваются.

В итоге выбрал театр, по сути, наобум, а главным аргументом стало то, что располагался он недалеко от Малой Бронной – всегда приятно навестить родные пенаты, побродить вокруг Патриаршего пруда. Впрочем, привлекло и то, что худрук театра является членом Совета по культуре, а это значит, что не будет полуголых мужиков на сцене, да и политике он наверняка не чужд, разберётся, что к чему. И вот через две недели после того, как отправил текст пьесы, получил уведомление: «Ваша встреча с художественным руководителем "Театра всех времён", народным артистом Российской федерации Всеволодом Степановичем Скороходовым назначена на 10 часов утра 22 апреля с.г. Просьба не опаздывать». Ну можно ли опоздать, когда так официально приглашают?

После того, как Глеб представился, рассказал, какие книги написал и где печатался, последовал вопрос:

– А почему выбрали наш театр?

Правду сказать нельзя, а петь дифирамбы Глеб как-то не приучен, поэтому нашёл нечто среднее:

– Да по наитию, – и пока худрук пытался понять, какой глубокий смысл заложен в эту фразу, Глеб задал вопрос, который при желании можно расценить и как отвлекающий манёвр, и как высказанное исподволь недоумение, мол, туда ли я попал?

– Позвольте спросить, «театр всех времён»… Что бы это значило?

У худрука был готов ответ – видимо, не раз что-то подобное приходилось слышать:

– Так мы же ставим пьесы от Эсхила и Шекспира до современных авторов. Теперь вот и до вашей пьесы добрались.

– Весьма почётно для меня оказаться в столь внушительной компании.

Однако худрук предпочёл не углубляться в эту тему:

– Ладно, давайте к делу перейдём. Пьесу вашу я прочитал, особенно название понравилось. «После оттепели» – это весьма оригинально, а то ведь, что ни пьеса, то в названии сплошь имена. Гамлет, Макбет, Валентина, Маргарита… Такое впечатление, что фантазии у драматургов не хватило. Однако прежде, чем выскажусь по существу, хотелось бы узнать, какую сверхзадачу вы перед собой поставили, когда сели писать пьесу.

«Этого ещё только не хватало!» К такому вопросу Глеб не был готов, поэтому пришлось импровизировать:

– Речь в пьесе идёт о том, как после оттепели неминуемо наступает реакция. Достаточно вспомнить конец 30-х и то, что случилось после хрущёвской оттепели. Да и сейчас…

Худрук вздёрнул брови, а потом, прищурив левый глаз, спросил:

– Ну и что конкретно вам не нравится?

Глеб вдруг почувствовал себя стоящим на краю пропасти: вот укажут сейчас на дверь, а потом ещё и донесут… ФСБ не станет заморачиваться из-за такого пустяка, а вот на Совете по культуре может прозвучать приговор, который поставит крест на его писательской карьере. Срочно нужно подстелить что-то вроде соломки, а ещё лучше – увести разговор в другую сторону, чтобы уж никаких подозрений не возникло:

– Всеволод Степанович, я это к тому, что после той оттепели возникло диссидентское движение, ну а диктат либералов в девяностые и в начале нулевых привёл к разгулу непримиримой оппозиции самых разных мастей. Но, слава богу, с этим как-то справились.

Судя по лицу худрука, такой ответ его вполне удовлетворил,