хорошо маскируется, искусный в общении и от этого опасный вдвойне. Что я успела накопать за это время? Подозреваемых…

Человек с длинным носом из кафе. Он явно следит за мной и это делает его подозрительным, но не указывает на то, что это мой Чёрный Ведомый. Однако он может быть его человеком, которого приставили, чтобы присматривать за мной. Не факт, но версия красивая, а главное – удобно сходится.

Бабуля из соседнего дома. Да, блин, все знают, что она ведьма. И главное, мы знакомы с детства. Да, иногда разговариваем при встрече, сдержанно, но контакт-то есть. Как говорится, "всем улыбается, а за спиной фигу держит". Особенно – мне. Что-то бормочет каждый раз, как поравняется со мной.

Кто ещё близок ко мне? Родственники? О, нет. Их много и все на свой манер подозрительны. Взять только свекровь. Мне вообще кажется, что женщины, становясь свекровями, автоматически приобретают стервозность и состояние "не от мира сего".

Да, тут думать можно на кого угодно – время такое. Все двуличны. Все хотят жить красиво и выжить.

Ведомый наверняка уже знает, что я его ищу. Почему же он не выходит на контакт, почему выжидает? Может, присматривается?

Таааак… Нужно было заказывать двойной эспрессо. Голова совсем не работает. Пойду умоюсь.

Махнув бармену, чтобы присмотрел за моими вещами, я вышла в уборную. Хорошо иметь "своих" в таких местах, всегда есть на кого положиться. В своем роде перевалочный пункт для перезагрузки.

В уборной никого не было. Я включила воду и подставила руки под струю ледяной воды. Тысячи “мурашек” поползли вверх, к плечам, и спустились по позвоночнику к копчику. Меня передернуло. Я посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Синяки под глазами, от чего большие зеленые глаза казались еще больше, растрепанные волосы, помятая черная водолазка с пятном от вчерашней шаурмы, съеденной на ходу, и тяжёлый уставший взгляд.

– М-да…привет, красотка, – сказала я хриплым голосом своему отражению и нагнулась над умывальником. С каждым новым всплеском воды мозг словно очищался и в голове появлялась ясность.

Закрыв кран, я потянулась за бумажным полотенцем и, вскрикнув, отшатнулась.

–Хе-хе-хе…Что!? Испугалась!? – вместо моего отражения на меня смотрело грязно-серое заросшее лицо с длинными седыми всклокоченными волосами и нездоровым оскалом желто-коричневых зубов. Маленькие черные глазки “метали искры” на меня из под опущенных тёмных косматых бровей. Сиплым голосом оно продолжало буквально ржать надо мной.

– Феликс!!! Ну сколько можно уже, а? Что надо!? – прокричала я, мысленно ругая себя за то, что позволила себе так дешево купиться на известный трюк.

Он был старым духом, который питал ко мне слабость и ни в какую от меня не отставал. Периодически появлялся в моей жизни и в моем сознании, причем, не важно, что я делала в этот момент.

– О, моя фея! Я скучал, – лицо Феликса вытянулось и приобрело детское выражение, глаза округлились и смотрели с преданностью спаниеля.

– Да, брось, Феликс, не до тебя сейчас. Шел бы ты уже… домой. Сколько можно слоняться тут, – устало отмахнулась я, при этом прекрасно понимая, что возвращение Феликса домой невозможно.

Он жил очень давно, порядка пятисот лет назад. Был, как говорится, добрым малым. Владел небольшим поместьем, землями, слугами и красавицей женой. Она умерла при родах, что было тогда вполне обычным явлением для высокородных господ. Однако загвоздка заключалась в том, что ребенок был не от Феликса, а от одного из его слуг. Это стало двойным оскорблением для него. Несмотря на то, что смерть жены как бы решила все проблемы, в глубине души… ммм, пожалуй очень глубоко, Феликс ее все же любил. Именно поэтому он ее не сразу убил, а заточил в кандалы в одном из сырых подвалов своего замка. Возможно, она бы не умерла, если бы будучи беременной не находилась в таких нечеловеческих условиях. Феликс божится, что выжившего ребенка он не тронул. Отдал на воспитание в какую-то семью. А вот сам остаток жизни терзался содеянным и в итоге закончил жизнь в петле. Теперь он слоняется по свету в поисках возможности обрести-таки вечный покой. А ко мне прицепился, потому что уверен, что я – копия его возлюбленной жены, но с ним лучше согласиться, чем спорить о том, что за столько веков он вряд ли помнит, как она выглядела.

– Понимаешь, у меня трудная задача и по-настоящему серьезное дело. Ну ты же наверняка что-нибудь знаешь, старый проказник? – прищурившись, я проницательно посмотрела на него.

– Хммм… Ну-у… Может, я что-нибудь и знаю, однако ж, моя фея меня гонит, я не могу… – начал протяжно свою излюбленную песню Феликс.

– Помоги мне! – прервала я его излияния. – Будь человеком! Не таким же уж ты засранцем был при жизни…

– Знаешь, Фея? Если бы деревья могли говорить, то и они бы на моём месте сейчас молчали… – Феликс, потупил свои маленькие глазки, но по его серьёзному тону я поняла, что он не шутит. – Я не в самом худшем положении сейчас, поэтому дорожу им. Я обречён на вечные скитания, но правила знаю, я хочу обрести покой и вернуться туда, откуда пришел на эту землю. И я смогу это сделать, если заслужу прощение у Всевышнего. А для этого, я думаю, мне лучше помалкивать, чтобы иметь возможность помочь тебе.

– Тогда иди прочь! Не до тебя сейчас, – обиженно буркнула я.

– Смотри глазами, зри сердцем, моя фея… – с этими словами Феликс растворился.

– Что? Феликс… Что ты имеешь ввиду? Феликс! Вот, зараза! – моё сердце бешено колотилось, потому что почувствовало, что Феликс бросил крючок. И это означало, что наживкой на нём буду я сама.

Вернувшись за столик, я выдохнула Ну что же… Теперь ещё и сердце должна подключить. Что он имел в виду… Ладно, пойду тестить бабусю-ягусю.

Мой капучино совсем остыл, но я решила его допить. Перед уходом подошла к бармену.

– Спасибо, Паш, за кофе! Послушай, если тот носатый в плаще появится, маякни мне, – и положила на стойку двойную оплату.

– Не вопрос, – слизав ладонью деньги, Паша, как всегда, приветливо улыбнулся и подмигнул.

Я вышла на шуршащий осенними листьями бульвар и вдохнула ещё пока свежий утренний воздух. Путь домой лежал через небольшой сквер, изрезанный дорожками и аллеями, вдоль которых мостились скамейки на резных ножках. Солнце ласкало своими лучами и я подняла к нему лицо. На этой поэтической для себя ноте я внезапно почувствовала, как наступила на что-то мягкое, во что буквально провалились мои ботинки.

“Вот неудачница”, – подумала я, решив, что "разминировала" собачью кучу, которую не