Вздохнув, обречённо киваю.

Бугай хватает меня и разворачивает лицом к себе.

Я сглатываю и устало закрываю глаза.

Бугай облапывает меня, заставляет привстать, снять куртку, тщательно ощупывает её, особенно карманы, воротник и рукава, заглядывает под пуловер, водит по моему телу своими грубыми шершавыми ладонями в поисках «жучков», ощупывает ноги, заставляет снять обувь и носки, копается в них.

Чувствую себя отвратительно. Вещью. Но возражать не смею — что я сделаю против трёх мужиков в салоне автомобиля, несущегося по шоссе?

— Порядок, — наконец удовлетворённо говорит бугай и отсаживается к окну. — Чистая, вроде.

— Так «вроде» или «чистая»? — уточняет усач.

— Иваныч, я ничего не нашёл. А мобильник и сумочка её — у тебя.

Усач удовлетворённо кивает и говорит мне:

— Обуйся.

Я послушно принимаюсь поочерёдно надевать на ноги ботинки и шнуровать их.

— Алло, Сань, — слышу я голос усача. — Слушаешь? Да. Нет. Да эксцесс небольшой. Знаешь уже? Ну, тем лучше. Да забей. Я чё звоню… Документы на Антипову нужны. Сейчас. С лёгким паром! Да, все. Загран, виза, все. Затем, что она похожа, Саша! — рявкает в трубку усач. — Да и посрать! Нет, Шумейко не подойдёт, она брюнетка, а эта русая. И вообще лицо другое! — некоторое время он слушает, пытаясь вставить слово, а потом снова взрывается бранью: — Да мне посрать, Саша! Езжай, значит, за ними в Подольск! И ничего, блядь, подождёт! Это куда важнее! Да! Да! Потому что босс сказал везти её к нему! Да, Саша, да! Это срочно! Сейчас её в розыск объявят — и всё, блядь, жопа! Её вывозить из страны надо туда, где не выдадут. А кто будет их оформлять? Ты?! Может, Пушкин?! Вот-вот. Кто ей их вообще щас оформит, сам подумай? — снова молчит, а потому же тише продолжает: — Да ничё не будет. Везде свои люди, Саша. Это формальность. Но она нужна! А у тебя есть время. Да. Я сейчас джетом буду заниматься, так что успеешь. А её никто и не собирается светить, Саша! Ты меня за идиота-то не держи! — опять слушает, на этот раз без попыток перебить собеседника, а потом уже почти спокойно говорит: — На «Глобал 6000» полетим. Смской босс сбросил. Да, там уже готовят его. Ты успеваешь, Саша. Есть даже люфт небольшой. Но ты не злоупотребляй. Хорошо. Хорошо. Вот, другой разговор. Всё, я тебя жду. Всё, давай. На связи.

Усач отключает пальцем смартфон, вглядывается в экран, и с чувством восклицает:

— Еблан тупой!

— А чё случилось-то? — хрипло интересуется бугай.

— Да с бабами он… В сауне торчит, вылезать не хотел.

Короткостриженный за рулём хмыкает, а затем спрашивает:

— Ладно, мы сейчас как? Приезжаем, и чё дальше?

— В самолёт нас посадите и всё, — говорит усач, — можете быть свободны.

— Иваныч, а сколько это по времени? — спрашивает бугай.

— Не меньше четырёх часов. Они быстрее рейс не организуют. Рассчитывай на пять. Но мы сейчас пока в дороге, считай полчаса вычли.

— Ну, бляха-муха, — хрипло восклицает бугай, — Ну, пиздец… С рассветом спать ляжем…

— А что ты хотел-то, ё-моё? — оборачивается к нам усач. — Ты понимаешь вообще масштаб проблемы?! Ничего с тобой не случится! Выспишься попозже!

— Да я чё, Иваныч… — бормочет бугай. — Я просто… Понимаю я, конечно. Я просто не понимаю, нафига я тебе там нужен.

— А вот как раз за ней и посмотришь. Чтобы не сбежала.

Бугай вздыхает, а потом тихо бурчит себе под нос:

— Можно подумать, Вася один не справится…

Затем короткостриженный с разрешения усача Иваныча включает музыку, а ещё чуть позже — убирает звук в ноль, потому что Иванычу звонят. Судя по короткому разговору — из аэропорта. Усач подтверждает что-то, и в процессе этого подтверждения называет имя владельца джета…

…Ковалевский Валерий Павлович.

О миллиардере Валерии Ковалевском я, разумеется, наслышана. Этот красивый, атлетически сложенный, высокий мужчина с суровым взглядом, мало того, что считается одним из самых завидных женихов в стране, но и активно занимается меценатством в сфере искусства. Он слывёт довольно жёстким по характеру человеком, но активно спонсирует художественные выставки, помогает талантливым художникам и музыкантам и инвестирует в образовательные проекты, посвящённые литературе и изобразительному искусству. При этом практически не даёт интервью. Свою личную жизнь предпочитает в СМИ не светить и широкой публике известно только то, что он не женат и бездетен. Насколько я помню, ему что-то около тридцати пяти лет.

Пару раз я видела его мельком на крупных светских мероприятиях, о которых писала статьи для журналов, а также в связи со своей художественной деятельностью, была знакома с некоторыми, знающими его людьми. Но не более того.

Осознание того, что меня собираются отвезти к нему, и что именно он и есть — загадочный "босс", которому этот Иваныч со своими подчинёнными беспрекословно подчинялся, ставит меня в тупик. Вот уж не думала, что мажор Данила может быть как-то связан с Ковалевским. Ну, что у них общего? С другой стороны, а почему нет? Мир тесен. И всё же понимание того, что меня собираются отвезти к Ковалевскому, да ещё и в Швейцарию, для того, чтобы спрятать от полиции и получить какую-то информацию о каком-то неведомом мне колье, создаёт у меня впечатление, что всё происходящее со мной сейчас — просто какой-то бред.

Когда мы приезжаем в аэропорт, Иваныч выходит из машины и некоторое время отсутствует. Потом возвращается и сообщает, что всё в порядке, рейс готовят и нужно дождаться Саню, который подвезёт необходимые документы. Ждать приходится долго, минут сорок. Всё это время я нахожусь в машине с заблокированными дверьми. Водитель Василий слушает радио, то и дело меняя радиостанции, и со мной не разговаривает. Бугай, которого, как оказалось, звали Николаем, сторожит снаружи, пару раз куда-то уходит вместе с Иванычем, а потом они подходят к машине уже втроём — в присутствии какого незнакомого мне небритого мужчины в плаще и кепке. Судя по всему, это тот самый Саня, с которым говорил Иваныч по телефону. Спустя несколько минут этот мужик уходит, Николай остаётся на улице, а Иваныч садится в машину, держа в руках целлофановый файл с документами и приказывает мне убрать волосы в хвост.

Я говорю, что у меня нет резинки и тогда, крепко выругавшись, Иваныч открывает дверь машины и отправляет, стоящего рядом Николая в аэропорт — покупать мне резинку. Затем приказывает водителю Васе выключить музыку, и снова поворачивается ко мне. Несколько секунд он молча смотрит на меня исподлобья, а затем предупреждает, что если я устрою в аэропорту какой-либо, как он выражается, "кавардак", то я однозначно об этом пожалею. Причём дважды, потому что они, в случае, если возникнет риск — сольют меня полиции. Более того, если понадобится, дадут против меня показания. И мне придётся объяснять, как так получилось, что Данила выпал из окна, сразу после того, как я заявилась к нему в квартиру. Сообщает также, что если я буду "вести себя хорошо" и делать то, что мне скажут, а также помалкивать, когда не спрашивают, бояться мне нечего.