— Именно через это окно он и бежал из флигеля! — воскликнул Рультабий.

— Откуда вам это известно? — спросил г-н де Марке, пристально глядя на моего друга.

— Позже мы узнаем, каким образом убийца смог уйти из Желтой комнаты, — пояснил Рультабий, — но из флигеля он ушел через окно прихожей…

— Еще раз вас спрашиваю: откуда вам это известно?

— Ах боже ты мой! Да что ж тут мудреного? Раз он не мог бежать через входную дверь флигеля, следовательно, он должен был уйти через окно, но для этого надо было найти хоть одно не зарешеченное окно. Окно Желтой комнаты зарешечено, так как оно выходит в поле! Два других окна — в лаборатории — тоже зарешечены по той же самой причине. Раз убийца все-таки бежал, полагаю, ему удалось найти хоть одно окно без решетки, и это окно — окно прихожей, которое выходит в парк, то есть, иными словами, внутрь владения. Это дело не хитрое, так что догадаться совсем не трудно!..

— Согласен, — сказал г-н де Марке. — Но вот о чем вы никак не могли догадаться, так это о том, что окно прихожей, действительно единственное, на котором нет решетки, закрывается крепкими железными ставнями. И представьте себе, эти железные ставни оказались заперты изнутри железными щеколдами, а между тем у нас есть доказательство, что убийца действительно бежал из флигеля именно через это окно! Следы крови на внутренней стене и на ставнях, а также отпечатки ног на земле, полностью соответствующие тем, которые я снял в Желтой комнате, — все это неоспоримо свидетельствует о том, что убийца бежал именно через окно! Но в таком случае как ему это удалось? Ведь ставни-то были заперты изнутри? Он, словно тень, прошел сквозь ставни. И все-таки самое ужасное не в этом. Да, следы убийцы, бежавшего из флигеля, обнаружены, а вот каким образом ему удалось выйти из Желтой комнаты, да еще пересечь лабораторию, чтобы попасть в прихожую, — этого понять никак нельзя! Ах, господин Рультабий, дело это и правда совершенно невероятное… Великолепное дело, в этом я с вами полностью согласен! И ключ к нему подберут не скоро, — по крайней мере, я на это надеюсь!..

— Не понял, на что вы надеетесь, господин следователь.

— Я не то хотел сказать, — спохватился г-н де Марке. — Просто мне так кажется…

— Значит, после бегства убийцы окно снова заперли изнутри? — спросил Рультабий.

— Выходит так. Во всяком случае, в настоящий момент другой версии нет, хотя и объяснения этому обстоятельству тоже пока не найдено… иначе напрашивается вывод о сообщнике или о сообщниках, а я таковых не вижу… — И, помолчав немного, г-н де Марке добавил: — Ах, если бы состояние мадемуазель Станжерсон хоть немного улучшилось, можно было бы расспросить ее сегодня…

А Рультабий, продолжая развивать свою мысль, снова спросил:

— Ну а чердак? На чердаке-то тоже должно быть какое-то отверстие?

— Да, в самом деле, о нем я не упомянул. Стало быть, всего шесть отверстий. Наверху есть маленькое окошко, вернее, слуховое окно, и, так как оно выходит не в парк, а наружу, мадемуазель Станжерсон тоже приказала поставить на него решетку. На этом окошке, так же как и на окнах первого этажа, решетка осталась нетронутой, и ставни, которые открываются, естественно, внутрь, были заперты изнутри. В общем, мы не обнаружили ничего такого, что подтвердило бы пребывание убийцы на чердаке.

— Значит, у вас, господин следователь, не остается сомнений в том, что убийца бежал — пускай неизвестно как — через окно в прихожей!

— Все говорит за это…

— Я тоже так думаю, — с важным видом согласился Рультабий. И, помолчав, добавил: — Однако, если вы не нашли никаких следов убийцы на чердаке, похожих, например, на черные следы, которые обнаружены на полу в Желтой комнате, вы, очевидно, должны были прийти к выводу, что это не он украл револьвер папаши Жака…

— На чердаке нет других следов, кроме следов папаши Жака, — сказал судья, многозначительно покачав головой. Потом, видно решив развить свою мысль, добавил: — Папаша Жак находился в лаборатории с господином Станжерсоном… Его счастье…

— В таком случае какова же роль револьвера папаши Жака в этой драме? Ведь, насколько я понимаю, это оружие ранило вовсе не мадемуазель Станжерсон, а убийцу…

Не ответив на этот, видимо, затруднительный для него вопрос, г-н де Марке сообщил нам, что обнаружены обе пули: одна — в той самой стене Желтой комнаты, где остался отпечаток окровавленной руки, руки мужчины, другая — в потолке.

— О-о! В потолке! — тихонько повторил Рультабий. — В самом деле… в потолке! Любопытно, весьма любопытно… В потолке!..

Весь остаток пути он молча курил, выпуская бесконечные кольца дыма. Когда мы прибыли в Эпине-сюр-Орж, я вынужден был хлопнуть его по плечу, чтобы вывести из задумчивости и заставить спуститься с облаков на землю, а точнее… на перрон.

Там судебный следователь с секретарем поспешили распрощаться с нами, всячески давая понять, что мы им порядком надоели, затем торопливо сели в дожидавшийся их кабриолет и укатили.

— Сколько времени потребуется, чтобы добраться отсюда пешком до замка Гландье? — спросил Рультабий у железнодорожного служащего.

— Часа полтора, а если не торопясь, то и все два, — ответил тот.

Рультабий взглянул на небо и, верно, счел погоду благоприятной для себя, да и для меня, пожалуй, тоже, ибо, взяв меня под руку, сказал:

— Пошли!.. Мне необходимо пройтись.

— Ну как? — спросил я его. — Дело распутывается?

— О! — молвил он. — Какое там распутывается!.. Запуталось еще больше, чем прежде! Правда, у меня есть идея.

— Какая?

— О! Пока ничего не могу сказать… Моя идея — это вопрос жизни и смерти по крайней мере для двух людей.

— Вы полагаете, тут были сообщники?

— Нет, не думаю…

Некоторое время мы молчали, потом он снова заговорил:

— Какая удача, что мы встретились с судебным следователем и его секретарем… Ну что я вам говорил насчет револьвера?

Сунув руки в карманы, он шел опустив голову и тихонько насвистывал. Потом я услышал, как он прошептал:

— Бедная женщина!..

— Вы жалеете мадемуазель Станжерсон?

— Да, это необычайно благородная женщина и достойная всяческого сожаления!.. У нее сильный, очень сильный характер… Так мне кажется… Так мне кажется…

— Стало быть, вы знакомы с мадемуазель Станжерсон?

— Нет, вовсе не знаком… Я видел ее один только раз.

— Почему же вы говорите, что у нее сильный характер?

— Потому что она сумела противостоять убийце и храбро защищалась, а главное… Главное, из-за пули в потолке.

Я смотрел на Рультабия, мысленно задаваясь вопросом: уж не считает ли он меня за совершенного идиота? А может, он сам сошел с ума? Однако я прекрасно видел, что молодой человек был серьезен, как никогда, и вовсе не собирался смеяться, а мысль, светившаяся в его маленьких круглых глазах, полностью успокоила меня относительно состояния его рассудка. И потом, я уже успел немного привыкнуть к его несвязным речам… несвязным для меня, считавшего их бессмысленными и непонятными лишь до той минуты, пока он не открывал мне ход своих мыслей, произнеся всего несколько коротких и внятных фраз. Тогда все внезапно прояснялось: слова, сказанные им прежде и казавшиеся мне лишенными всякого смысла, обретали вдруг поразительную ясность и логику, так что я и сам уже не мог взять в толк, почему не понимал этого раньше.