Глория, как и всегда, вызывалась заказать ему билет на самолет, номер в отеле, место за столиком ресторана. Предложений ее он никогда не принимал.

«Эти штуки я предпочитаю делать сам».

Чего ты бесишься? — спросила она себя. Наверняка же все в порядке. Ты ему не нянька. Шла бы лучше домой и позаботилась о себе самой.

Да, но она уже здесь.

А забота о нем и была для нее заботой о себе.

Как ни посмеивалась над ней Барб Оберли, логическая оправданность ее преданности человеку, который хоть и не отказал ей наотрез и никогда не выказывал ничего сверх простой благодарности, у Глории сомнений не вызывала. Для нее объяснение было очевидным: Карл любит ее, но не может найти слова, пригодные для описания этой любви. Он разговаривал и вел себя с ней по-монашески, потому что это было, на свой манер, более честным, чем изливать перед ней неточно описанные, а то и банальные чувства. Бурные излияния Карлу вообще свойственны не были. Почему же в любви он должен быть иным?

Барб видела происходившее сквозь очки менее розовые: «Взгляни правде в лицо, Глория. Он просто-напросто голубой».

И хотя Глории хотелось выпалить «нет!», ее все же грызли сомнения. Возможна ли любовь, неотделимая от обета безбрачия? И неужели любовь почти всегда молчалива?

Она терпела уже долгое время, веря, что настанет день и все переменится. Брак, дети, семья — все придет к ней в единый миг. Это представлялось ей неизбежным: она знала Карла лучше, чем кто бы то ни было, а он так же знал ее. По мнению Глории, два человека не могут столь глубоко проникать в души друг друга и не называть это любовью.

Единственным, чем он не делился с нею, были его планы на отпуск. Потому-то телефонное сообщение и внушило Глории тревогу, от которой она сходила теперь с ума. Сообщение это пронзило ей сердце точно двумя стрелами сразу: одной была мука неведения, другой — боль от понимания, что в неведении Карл держит ее намеренно.

У противоположной стены кабинета злорадно помигивал автоответчик. Глория опять взяла ручку, листок бумаги и начала все заново.

Глория это я здесь была дорожная авария вас выв

Я в порядке все в порядке звоню домой

И на этот раз грубый обрывок фразы «вас выв» стал приобретать иные очертания. Если вслушиваться внимательно, можно уловить звук, который ему предшествовал. Несомненная гласная и, похоже, горловая, не носовое «и», не «е» переднего ряда, но и не губная «о». Скорее, похожая на «а». А вас выв. Авасвыв. Или ах.

Карл, каким она его знала, был человеком практичным, почти лаконичным. Если ему требовалась незамедлительная помощь, он сказал бы об этом сразу, не откладывая в долгий ящик. И сообщил бы все существенные подробности: номер телефона, его местонахождение, имя его владельца.

Ахвасвыв. Ахвасвив?

Она снова прослушала сообщение, прижав ухо к динамику. За статическим шумом в голосе Карла проступал какой-то непривычный оттенок. Глория прослушала еще раз, повторяя слова за ним. И на этот раз ахвасвив словно переключило ее, автоматически, в другой режим, а следом автоответчик щелкнул и смолк.

Испанский.

Слово было испанским.

Глория опять схватила перо и бумагу, опять прослушала сообщение. Теперь испанский выговор Карла опознавался безошибочно.

Да, это было какое-то испанское название — он же звонил из Мексики.

Она записала услышанное.

ah

uas

viv

ah was ahwas a-uas aguas

Aguas.

A viv! Коренное слово. Видоизменяется в зависимости от места в предложении.

И это дает vivas.

Aguas vivas?[5]

Глория протянула дрожащую руку к телефону и набрала номер консульства в Эрмосильо.

— Консуль…

— Здравствуйте, я вам только что звонила. Не могли бы вы…

— Еще раз здравствуйте. Новостей пока нет.

— Есть у вас там такой город — Агуас-Вивас?

— Агуас-Вивас.

— Да, — подтвердила Глория. — Понимаете, я думаю, что он там.

— Агуас-Вивас? Никогда о таком не слышал. Постойте-ка… эй! Сол! Есть тут город Агуас-Вивас?

Еле слышное: нет.

— Он так не думает, — сказал Дэвид. — А он знает штат как свои пять пальцев.

— Вы не могли бы проверить? У вас есть карта?

Дэвид отправился за картой, Глория ждала, постукивая ногой и глядя, прищурясь, в окно — там наступило утро, а она и не заметила. По улице шли, направляясь в начальную школу, двое малышей с рюкзачками. Неужели их родители не знают, что это может оказаться опас…

— Вот она карта… так, — сказал Дэвид. — Указатель городов… и я… ничего похожего в нем не вижу.

— Вы уверены?

— Более чем. Хотя… — он отнял трубку ото рта, и Глория услышала, как захлопнулась тяжелая книга, — хотя, знаете что, тут есть куча деревень, которые на карты не попадают. Слишком маленькие или уже поглощенные каким-то городом, большим. А иногда два поселения успели объединить в одно — десятки лет назад. Во всех наших записях за последние пять лет значится одно название, но деревенские жители, когда звонят нам, называют другое, старое.

— Кто мог бы сказать мне точно?

— Ну… дайте подумать, — ответил Дэвид. — Пожалуй, местные стражи порядка. Запишете их номер?

Она записала номер, еще раз поблагодарила Дэвида и напомнила, чтобы он позвонил ей, если…

— Непременно, мисс. Приятного вам дня.

Какого уж там приятного, думала она, набирая номер управления полиции Эрмосильо и прося по-испански позвать…

— Нет-нет, — сказал снявший трубку мужчина. — Это полицейская академия.

Получив от него правильный номер, она позвонила по нему и спросила, нет ли у них hay una ciudad llamada Aguas Vivas, por favor?[6]

Мужской голос ответил:

— Momento, Senora!

Затем обладатель его пропал на целых пять минут, а вернувшись, как раз когда она решила положить трубку, сказал:

— Si, Senora. Hay[7].

Глория попросила дать ей номер тамошнего полицейского участка. Он снова на какое-то время пропал и вернулся с известием, что полицейского участка там нет, а ближайший находится за тридцать миль от деревни, но, правда…