«Всё понятно, – подумал я. – Какой-то турист устроил себе привал возле родника».

Заметив моё приближение, мужчина развернулся ко мне спиной в половину оборота, как бы показывая, что занят своим делом и не собирается вступать в контакт. Я уважаю чувства других, потому, приняв движение незнакомца как сигнал предупреждения, спокойно стал распаковывать рюкзак и доставать из него пустую тару. Обжигающе холодная вода бойко струилась в открытые горлышки моих бутылок, а я периодически посматривал на человека у костра. Мне стало любопытно наблюдать за ним и его действиями.

За то время, пока набиралась вода, я смог достаточно подробно рассмотреть незнакомца, настолько, насколько это было возможно в данной ситуации. Наполовину фигура мужчины была скрыта зарослями сухого тростника, служившего ему топливом для костра. Это был человек приблизительно моего возраста, роста и моего телосложения. На нём была тёмная куртка-пуховик с откидным меховым капюшоном, а голова, несмотря на крепчающий мороз, оставалась открытой. Волосы тёмные и длинные, завязанные сзади в хвостик, борода окладистая, вместе с усами прихваченная инеем вокруг рта. Более мелкие подробности его одежды и лида я различить не смог, в силу того, что незнакомец продолжал стоять спиной в половину оборота, с едва вырисовывающимся профилем, который то становился отчётливым от всплесков пламени костра, то постепенно затухал в темноте.

Получив очередную порцию сухих веток, огонь разгорелся, весело затрещал, выбрасывая в темноту огненные языки пламени с поднимающимися кверху искрами. Мужчина протянул к костру руки и долго держал над ним свои ладони, согревая их и одновременно щупая ими кончики пламени. Он стоял и смотрел на мерцание огня, стоял и о чём-то думал. Быть может, он думал о чём-то своём, о том, что тревожило его, а может быть, о том, что ему бы хотелось сделать, а может, он думал о вечном. Мне это было не известно. Зато я помню, о чём я думал в этот момент. Я почувствовал лёгкую зависть – мне захотелось, подобно этому незнакомцу, уехать подальше из города, ненадолго оставить этот суетный и нервный мир нашей обыденной жизни, посидеть у костра, где-нибудь на берегу реки, на окраине леса, и просто посмотреть на весёлый полёт искр в воздухе и завораживающую игру света огненного пламени. Раньше, в юные годы, мы так и делали с мальчишками: убегали на речку или озеро с удочками и без них, но всегда памятным событием оставался походный костёр, в котором потрескивали сухие веточки, перемешанные с еловыми и сосновыми шишками. Это осталось в моей памяти, которая сейчас всколыхнула детские воспоминания и затеребила душу. Я думал, почему повзрослев, человек забывает о тех днях и событиях, которые и составляли для него понятие счастья. Всё очень просто и доступно, для этого не нужно иметь сверхъестественных способностей и материального изобилия, к которому мы в последнее время так упорно стремимся. Я позавидовал этому незнакомцу, его умению оставаться ребёнком и быть счастливым здесь и сейчас. У меня возникло непреодолимое желание подойти ближе к костру и заговорить с этим человеком. Но вторгаться в его маленькое счастье, которое устроил незнакомец в излучине реки, я не посмел. Мне были понятны действия этого человека: самому, бывает, часто хочется остаться одному, наедине с самим с собой, вырваться из суетного круга обычной жизни и подумать о вещах непреходящих, о вечных ценностях, о смысле жизни, либо ни о чём не думать – просто посидеть у костра одному в тишине.

Возможно, что этому человеку именно это и нужно сейчас – побыть одному, а тут я нарисовался… Нет! Не буду нарушать это уединение, а вдруг я нарушу ход его мыслей, его покой, его одиночество. Незнакомец стоял неподвижно напротив костра и молча смотрел на огонь.

Вероятно, мысли на мгновение перенесли человека в другие миры, в другую реальность. Забывшись, что на берегу находится не один, он развернулся ко мне, и огонь догорающего костра на миг выхватил из темноты его лицо. Оно показалось мне очень знакомым, как будто я его уже где-то видел раньше. Но рассмотреть подробнее его мне не удалось.

Огонь стал затухать, погружая во мрак стоящего перед ним человека. Незнакомец, по всей видимости, вернулся в себя и, вспомнив, что поблизости есть посторонний, снова повернулся ко мне спиной.

Это было последним сигналом для меня. Я понял, что мне пора уходить. Закончив набирать воду, я взвалил рюкзак на спину и пошёл прочь с этого места. Поднявшись на холм, я обернулся и последний раз взглянул на незнакомца у реки. Его костёр взвился огненным столбом выше стоявшего возле него человека и осветил всю излучину, родник и даже тот холм, на котором находился я. Должно быть, незнакомец выжидал время, дожидаясь моего ухода, чтобы по-настоящему дать разгореться костру и своему желанию ощутить себя счастливым наедине с природой и самим собой.

С холма, на котором я стоял, было хорошо видно костёр и освещённого им человека. Незнакомец, наконец, повернулся в мою сторону и, казалось, посмотрел на меня. Я был достаточно хорошо освещён пламенем костра, и человек мог видеть меня. Не знаю зачем, я машинально поднял руку и робко помахал ей. Удивительно, но человек у реки тоже поднял руку и помахал мне в ответ.

Мы без слов поняли друг друга и своим молчанием сказали друг другу больше, чем могли бы сказать словами.

После той молчаливой встречи прошла неделя, в течение которой я периодически мысленно возвращался к роднику, и перед глазами возникала фигура одиноко стоящего человека у костра на берегу реки.

Я пытался представить себе, как сложилось дальнейшее пребывание незнакомца в излучине реки. Может быть, он, оставшись один после моего ухода, ещё продолжал стоять у костра и думать о чём-то своём. Человек подбрасывал в огонь ветки и думал, думал и подбрасывал ветки… пока не пришла в голову нужная мысль, которую он долго искал. Костёр его погас, и человек, оседлав велосипед, отправился домой, в город. А может быть, он под покровом надвигающейся ночи растворился в лесу, чтобы там, стоя на какой-нибудь открытой поляне, любоваться мерцанием звёзд и наблюдать, как медленно поднимается над верхушками деревьев серебряный диск луны.

Не знаю почему, но этот человек у реки как-то незаметно запал мне в душу. Быть может, потому, что я почувствовал родство интересов, мыслей, мировосприятия с ним.

Вот и сейчас, возвращаясь с лыжной прогулки, я вдруг вспомнил о том незнакомце. На эти мысли меня подтолкнула река Ежовая, которую я переходил по высокой плотине. Именно на этой реке, вниз по течению, и произошла та памятная встреча. Я остановился на плотине, над самым бушующим потоком воды. Здесь река пенилась, бурлила, ударялась об ледяные камни и скатывалась вниз, в долину, по которой она, извиваясь, как огромная змея, убегала в заснеженный лес, навстречу другой реке – своей подружке Большой Кушве.

С плотины речная долина просматривалась достаточно хорошо. Отсюда даже можно было различить синюю крышу беседки над родником, из которого я постоянно беру воду. В тех местах Ежовая река текла подо льдом, там её течение замедлялось и успокаивалось. Здесь же, на перекатах, у плотины, ей мороз был не страшен: стремительный поток трудно заковать в ледяные латы даже при самых лютых холодах.