— Почему мои дети так равнодушно ко мне относятся? — спросил он.

Эта Зоя кормила его обедом. Готовила она очень хорошо, он это отметил еще в больнице, когда с удовольствием поглощал домашние пирожки, плюшки и кисели. Вот и сейчас съел с большим аппетитом целую тарелку красного наваристого борща и собирался разобраться до конца с макаронами, обильно политыми мясной подливкой, и с компотом.

— А ты их хотел, детей? — вдруг сердито ответила она.

— Откуда же они тогда взялись, если не хотел?

— Не помнишь, да? Как переспал со мной по пьянке, не помнишь, как жениться тебя умоляла, не помнишь? УЗИ показало близнецов, и я поняла, что одной мне двоих детей не поднять. Пока прокурор не пригрозил, ты, Ванечка, ни в какую.

— Значит, я женился на тебе, когда ты оказалась беременной?

— Раньше, Ваня, ты говорил «по залету». Но ты мне всегда был нужен. Хоть такой, хоть ненадолго, хоть как…

— Не надо, не плачь.

— Я детей к родителям пока отправлю, на дачу. Мать с отцом с апреля на даче живут, вот Головешки у них и побудут, пока мы с тобой… В общем, давай сначала, Ваня.

— Давай, — легко и охотно согласился он.

Ведь в доме было чисто, везде вышитые и вывязанные салфеточки, комнатные цветы, уютно, красиво. Красота в его жизни и раньше была, а вот уюта не хватало. Не замечал, что ли, или не хотел замечать? А ведь женщина эта возилась с ним весь месяц, как с маленьким, и будет возиться до конца своих дней, что бы ни случилось. Вот она, значит, какая, любовь. Он нужен ей, этой Зое, любой нужен. Нужен детям, просто они боятся еще привыкнуть к такому, новому папе, который не торопится исчезнуть, не убегает с раннего утра, обедает с ними вместе за одним столом и даже собирается дома ужинать и дома же ночевать.

— Ты на работу завтра пойдешь? — Она мыла посуду, ловко вытирала тарелки полотенцем, ставила в сушку.

— Да. Пойду. А где ты работаешь? — спросил он.

— В школе. Учительницей биологии.

— Биологии? — Что-то шевельнулось в душе. Учительница биологии в его жизни раньше была, это точно. Значит, она, Зоя.

— Ты не волнуйся: у меня каникулы начались. Остались только дежурства в школе. Но это недолго, до обеда. И не каждый день.

— Что ж. Значит, когда я приду с работы, ты будешь дома. Она вся вспыхнула, кивнула головой, засуетилась, прибираясь на кухне. Вот этот уютный домашний мир пришелся ему как раз. В том, прежнем, было слишком просторно и пусто. Теперь же, когда все съежилось до размеров этого маленького городка и трехкомнатной чистенькой квартирки на втором этаже, он и сам весь как-то съежился и успокоился. Да, так проще. Надо переждать какое-то время. Просто успокоиться и переждать.

Вечер, ночь

Головешки прибежали с улицы, поели быстренько, до половины одиннадцатого смотрели телевизор, потом дисциплинированно улеглись в своей комнате в постель. Он зашел, посмотрел. Кровать двухъярусная, сверху спит Маша, снизу Даша. Нет, не спят. Шушукались, когда он подходил к двери, когда открыл, затихли. Легли, натянули на нос одеяла.

Он подошел на цыпочках, сначала посмотрел вверх, потом вниз. Улыбнулся отчего-то. Совершенно же одинаковые! И хорошенькие какие!

— Спокойной ночи, — сказал он и поправил одеяла. Сначала Маше, потом Даше.

Когда выходил, обе, словно две пушистые белочки, высунув из-под одеяла носы, смотрели на него очень внимательно и настороженно. И так же по-беличьи фыркнули и одинаково отвернулись к стене.

Эта Зоя посмотрела вопросительно:

— Ты где будешь спать?

— Как это где? В спальне.

Она обрадовалась, раскраснелась, потом побежала стелить, очень долго плескалась в ванной. Он лег первым, наволочка приятно пахла лавандой, одеяло оказалось не тонким и не толстым, в самый раз как он любил. Слышал, как эта Зоя заглянула в соседнюю комнату, к Головешкам. Потом вошла, таинственно, каким-то особым голосом сказала:

— Спят.

Легла она на краешек двуспальной кровати, очень осторожно. Полежала немного, потом покосилась на него. Что-то ей было надо. Вспомнил: она женщина, он мужчина. Муж и жена. Развернулся к ней, посмотрел:

— Зоя? Ты не спишь?

Она робко протянула руку, коснулась черных курчавых волос у него на груди:

— Можно?

— Как будто и не жена, — не удержался он. В конце концов, привык к ней за месяц. Хорошая женщина, правильно сказал лейтенант Майоров. Добрая. — Иди сюда, поближе, — позвал.

Целовала она его так, как будто боялась, что следующую ночь он проведет в другом доме, в другой постели. «Да, такие женщины мне никогда не нравились», — подумал он, руками ощупывая ее плотное, небольшое тело. Но, в конце концов, с этим у него все в порядке. Никогда никаких проблем. Жалко, что ли?

— Подожди. Ты разве не наденешь?

Ах да. Кажется, эта Зоя сказала, что он никогда не хотел детей. Что ж, не хотел, так не хотел.

— В верхнем ящике, в тумбочке, — подсказала она.

Он послушно полез в тумбочку, зашуршал пакетиком, доставая презерватив. Жест, отработанный до автоматизма: вскрыть, дунуть, пальцами сжать пустой резиновый кончик, надеть. В сущности, он не ожидал от нее такой страсти. Все сделала сама, как будто всю жизнь только этим и занималась: доказывала, что более надежной пристани, чем ее дом и ее тело, ему ни за что не найти. Что здесь ему никогда не позволят уставать, напрягаться, делать чрезмерные усилия. Он даже разозлился слегка. В конце концов, не мужчина, что ли? Резким движением опрокинул ее на спину, оказался сверху. Вот так-то лучше. Даже азарт появился. Тело было ловким, сильным, он начинал его потихоньку вспоминать. В конце концов, забылся, перед глазами что-то вспыхнуло, закружилось, Зоя вскрикнула, он тоже захрипел. Когда пришел в себя, увидел, что она счастлива. Лежит, улыбается.

— Что-то не так?

— Ванечка, милый…

Уже потом, когда он, еще чуть влажный, холодный, пришел из душа, она решилась и зашептала быстро-быстро и горячо:

— Мне сначала было не по себе. Муж память потерял! Ну, как же это? Я любила тебя всегда. Как же любила-то, Ванечка! Всю жизнь буду любить. Хоть и бросишь меня, все равно буду. Ты ж сколько со мной не спал? Даже в одной комнате, в одной постели. Ты был муж, который только зарплату жене отдавал. Чужие мы с тобой были. А теперь думаю… ты только, Ванечка, не обижайся. Может, это оно и лучше? Без памяти-то? А? Может, ты на меня теперь по-другому посмотришь? Ну, чем я так уж плоха? Ведь никогошеньки у меня не было. Ни до тебя, ни после. Ты меня прости…

— Да за что?

Она замолчала, придвинулась к нему, обняла так, как будто все еще боялась, что оттолкнет. Но он уже совершенно привык к этой женщине. Он быстро ко всему привыкал. И даже перестал про себя называть ее «эта Зоя». Зачем же? Просто Зоя. Жена.