С лицом все было в полном порядке. Но костюм сидел как-то не так. Он понял, что это плохой костюм, дешевый. Уже не с чужого плеча, с размером и ростом все в полном порядке, но все равно одежда не его. Так же как того, кто должен был передать ключи от «Мерседеса», он беспомощно поискал глазами человека, который должен был позаботиться о его хорошем костюме. Ни по ту сторону зеркала, ни по эту человека, которого он хотел увидеть, не было.

Что же такое с ним происходит?! Раздвоение личности?! Была, точно была она раньше, какая-то другая жизнь. Теперь один Иван Мукаев полностью исчез, другой остался. Тот, что курил «Данхилл», ездил на черном «Мерседесе», играл по ночам в рулетку и носил дорогой, хороший костюм. Что это был за человек и откуда у него были на это деньги?

— Ванечка, ты здесь?

Она заглянула в кабинет, улыбнулась ярким ртом, засияли цвета волны морской глаза, аромат духов расправился мигом и с сизым облачком «Данхилла», и со стойким запахом слежавшихся от долгого хранения бумаг. Оттеснил, восторжествовал, приблизился к самому носу:

— Здравствуй, Ванечка!

— Ты?! Откуда?!

— Вообще-то я здесь работаю, — Леся кокетливо повела плечиком, показала ему всю свою стройную, обтянутую трикотажем фигурку, — секретарем.

— Тебя Варивэл зовет, — шутливое прозвище Цыпина Леся произносила слитно и почему-то заменяя «э» на «а».

— Да. Иду.

Тот же холодок, что и при первой встрече с прокурором. Да что ж это такое? Чего он так боится? Цыпин был с ним ласков, сказал, что чуть ли не отца родного заменил десять лет тому назад, пестовал, лелеял. Откуда же этот страх и неприязнь?

Прижавшись к нему в дверях грудью, Леся в самое ухо шепнула горячо:

— Когда?

— Что? — Он думал только о Цыпине.

— Брось. Когда придешь?

— После.

— Да? — Она отстранилась, но схватила его за руку, не давая открыть дверь: — А говорят, вы с Зоей под ручку по городу ходите, словно два голубка? Так?

— Когда ходим?

— Да все уж знают, — прошипела Леся. Скользко, гадко, словно змея. Шелковая, красивая, юркая змейка. Обтянутая, словно змеиной кожей, блестящим черным трикотажем. — Да что ж ты, Ванечка, так вдруг переменился?

Он вспомнил о «Мерседесе», о «Данхилле». Если он и вел другую, красивую жизнь, то, должно быть, с ней, с Лесей. А с кем еще? Красивая женщина и, без сомнения, дорогая. Наверное, он тратил на нее очень много денег. Леся должна все знать.

— Я зайду, — выдавил он. — Обязательно зайду. Сегодня.

— Умница. Прелесть. Люблю тебя, -сказала Леся поспешно и сама открыла дверь, пропела: — Иван Александрович, я вас провожу.

Свистунов посмотрел на нее и друга долгим соединяющим взглядом. Не надо было даже работать следователем, чтобы определить в нем жгучую зависть и ревность. Но ведь женат капитан Свистунов на другой женщине. Если так нравится Леся, мог бы жениться на ней. Кто ж мешал?

— Тебя здесь подождать, Иван Александрович? — спросил друг детства.

Он вдруг сообразил, что следует закрыть кабинет.

— Да, конечно. Мы не договорили.

Достал ключ, увидел усмешку Свистунова:

— Память возвращается, да? Что ж, в этом есть и положительные моменты, и отрицательные. Ладно, поглядим, каких окажется больше…

…Цыпин встретил, словно родного сына, вернувшегося из дальних странствий: крепкими родительскими объятиями.

— Рад, Ваня. Честное слово: рад. Ну, что скажешь?

— Я с самого утра смотрю дело. С Русланом Свистуновым.

— Вот оно как! Это хорошо, это правильно. А то у вас наметились какие-то нелады последнее время.

— Он стал меня в чем-то подозревать?

— Скорее ты его. Ты к сердцу-то, к сердцу, Ваня, близко не бери. Не стоит. И это пройдет. Царь Соломон говорил, а он был мудрец великий. Я как посмотрю сейчас на тебя, так сразу и подумаю: понял. Слава тебе, Господи наш всемогущий, понял. К чему горячился?

— Не помню.

— Вот и славно, вот и хорошо. Все у нас хорошо.

— Вэри Вэл, — не удержался он.

Цыпин гулко рассмеялся, пальцем погрозил:

— Ох, Ваня! Люблю я тебя. Хоть и язва ты, но — люблю. Так что с делом о серийных убийствах? — сразу стал серьезным прокурор.

— Я так думаю, что надо начать все сначала, Владлен Илларионович. Я вспомнил два названия: Горетовку и Ржаксы.

— Уже хорошо.

— Думаю, что со временем в памяти всплывет и все остальное. Мне надо только съездить в те места.

— Вот-вот. Съездить, поставить следственный эксперимент. С подозреваемым.

— С каким подозреваемым?

— Как же, Ваня? Сидит у нас один под следствием, тебя дожидается. Взяли как раз в этих самых Ржаксах.

— Да. Что-то помню. Кто-то кого-то выслеживал.

— Ты, Иван Александрович. Мужика-то этого ты в наручниках в прокуратуру привел, не Свистунов.

— Зачем я тогда поехал накануне исчезновения в Горетовку?

Цыпин тяжело вздохнул:

— Должно быть, за доказательствами. Кто ж тебя знает… И еще, Ваня. Неудобно как-то об этом, но… Где пистолет?

— Какой пистолет?

— За тобой числится пистолет. Табельный, «Макаров». Уж очень любил ты, Ваня, это дело. Оружие, говорю, любил. Ты мужика ведь под дулом сюда, в прокуратуру, привел.

— Может, он здесь, в ящике стола? Или в сейфе?

— Нет, Ваня. Ты, должно быть, его с собой взял. — Цыпин снова тяжело вздохнул. — Ну, это ладно. В розыск объявим. Это все понятно: ударили по голове, забрали оружие, опоили. Ты опиши все, как было. Ладушки?

— Да.

— Вот и хорошо. О пистолетике, значит, себе так и пометим. Ну, а насчет заводика подпольного?

— Вспомню. Мне надо в Нахаловку сходить.

— Только одного я тебя туда не пущу, — жестко сказал Цыпин. — Хватит самодеятельности. Пусть все теперь будет по закону. Кому положено, тот и ноги в руки. А ты за спинами за широкими затаись. Мозги, Ваня, надо беречь.

— Хорошо. Я со Свистуновым пойду.

Цыпин обрадовался еще больше:

— Ну, вот и славно. Вот теперь у нас все будет хорошо.

— Да, конечно. Я пойду, Владлен Илларионович?

— В гости-то зайдешь вечером как-нибудь?

— А это удобно?

— Ну-ну. Закурю, пожалуй. — Цыпин полез в стол, долго копался там, — видимо, отыскивал засунутые от греха подальше в самую глубь ящика сигареты. Когда Владлен Илларионович распрямился, прокурорский взгляд был усталым и немного обиженным.